Пространство над сценой выше других помещений Дворца культуры, чтобы колосники с прожекторами оставались невидимы для публики. Такие же прожекторы валяются по всей сцене. Десятки висящих вокруг меня металлических кабелей пропущены сквозь просветы в каменной кладке. Я чуть было не поддаюсь соблазну залезть на верхние конструкции ради необычного угла съемки, но, поразмыслив, прихожу к выводу, что целые кости важнее. Из некогда стоявших здесь кресел не осталось ни одного, если не считать парочки никуда не годных грязных, выпотрошенных сидений. Странно: похоже, что все настенные панели разворовали. Повсюду видны голые кирпичи, а в одном углу стоят явно самодельные хлипкие козлы до потолка, изготовленные из досок сцены. Наверняка их сколотил человек, который не мог принести с собой подходящее оборудование. Козлы поставили сюда, чтобы украсть то, что висело на стенах, – единственное приходящее на ум объяснение. Тут смотреть больше не на что, наша группа хочет наведаться к колесу обозрения, и мы выходим на свет дня.
Пока мои друзья заняты съемкой, я стараюсь проникнуться здешней атмосферой, потом позирую для неизбежного группового снимка, и мы продолжаем путь. Наша небольшая компания ненадолго заглядывает в поликлинику, и мы сходимся во мнении, что ничего интересного там не осталось (единственный мой сносный кадр оттуда – забравшиеся внутрь сквозь раму открытого окна ярко-красные листья). Следующая из сегодняшних главных целей – детский сад «Золотой ключик», самое большое из пятнадцати дошкольных учреждений города. Его фотографий в интернете пруд пруди, и это неудивительно, поскольку здесь – настоящий заповедник потрясающих уникальных образов. «Золотой ключик» находится в центре города, неподалеку от площади, в окружении высотных многоквартирных домов, которые за деревьями мне не сразу удается разглядеть. На подходе к зданию детсада мне под ноги попадаются всё новые и новые никому не нужные игрушки. Первое, что бросается в глаза внутри, – кукла, сидящая, откинувшись на спинку стульчика для малышей. На ней выцветшая рубаха в красно-белую клетку и черные штаны, но лицо и почти все волосы скрыты под советским противогазом детского размера. Очевидно, композицию этой сцены специально составил кто-то из предыдущих фотографов, чтобы искусственно создать западающий в память образ, но какая разница? Образ действительно западает в память, если знаешь, что здесь произошло.
Тут столько всего, достойного внимания. Куда ни повернись, повсюду виды, которые можно изучать часами, – всего просто не объять. Я бесцельно брожу по зданию с камерой, безжизненно болтающейся на плече. Заставив себя наконец приступить к фотографии, я не могу выстроить композицию – объектов столько, что никак не решить, какой из них станет центром. В каждой комнате полно детских кроваток (интересно, это для тихого часа или дети здесь оставались и на ночь?), крошечных парт, стульев, книг и противогазов. Игрушечные звери, игрушечные кирпичики, игрушечные инструменты, игрушечные дома, игрушечные столовые приборы, машинки, куклы. Но некоторые объекты несомненно выделяются и заслуживают пристального изучения. Вокруг низенького – сантиметров тридцать от пола – белого деревянного столика рассажены пластиковая утка и две куклы – мальчик и девочка. Глаз поначалу привлекают насыщенные цвета ярко-желтой утки и темно-синий костюм мальчика, но настоящего внимания требует именно сравнительно тусклая девочка. За двадцать пять лет забвения ее эластичное силиконовое личико высохло, потрескалось и выцвело до серых оттенков. Кружевное белое платьице запачкалось и тоже стало серым. Когда-то причесанные волосы цвета сепии теперь выглядят неопрятно с вкраплениями тонкой паутины и частиц краски, снегом осыпавшейся с потолка. Единственные оставшиеся у нее цвета – розовый пластик тела, проглядывающего сквозь прорехи в платье, и пронзительные небесно-голубые глаза.