— Ах, какая проницательность, — прошипела Стрекоза. Бескровные губы задергались — того гляди плюнет в физиономию. — Прямо Шерлок Холмс.
— Синдром обиды. — Громов вздохнул. — В тяжелой форме. Ненависть ко всем окружающим. На первом занятии Альбина призналась, что все время думает об одном и том же. Не насыпать ли напоследок яду в кофейную машину. На кого бог пошлет.
— И насыплю, — сказала Стрекоза. — Вы меня пока не отговорили.
Он погладил ее по плечу.
— Время есть. Отговорю.
— Видеть их всех не могу! Будто я закупорена в бутылке, за стеклом. А они радуются, руками размахивают. Они все там, а я здесь.
Это-то мне было хорошо понятно. Если б я работал в каком-нибудь веселом месте вроде кафе, может быть, тоже всех бы возненавидел. Хотя вряд ли. Какое мне до них дело?
— Что скажете про нашего Игоря?
Громов показал на Баранчика, по-прежнему не сводя с меня глаз.
Ну здесь-то я был более или менее уверен. Даже позволил себе съязвить. На правах такого же приговоренного, как эти две стервы.
— Очарованный смертью. Влюбился в обреченную красавицу. Всюду за ней таскается. На тот свет, вероятно, тоже потащится.
Гюрза снова сверкнула на меня глазами. Я ухмыльнулся. Подмигнул. Хочешь укусить? Валяй. Видал я в своей жизни рептилий и поопасней.
Баранчик захлопал светлыми ресничками. Оп-ля! У него и слезы выступили.
— Опять мимо. Я не мог ошибиться насчет вашей проницательности, я в таких вещах не ошибаюсь. Значит, ваш интеллектуальный ресурс дезорганизовался вследствие потрясения… — Громов достал крошечную книжечку. Что-то в ней пометил. — Игорь ближе всех к смерти. Патологическая склонность к спонтанной тромбоэмболии. Развилась в результате неудачной операции. Тромб может оторваться в любую секунду. Это экстремально стрессовое состояние.
Теперь я понял, почему Гюрза толкнула Баранчика в бок, когда сказала об оторвавшемся тромбе.
— Поэтому эмоциональную близость с Оксаной надо только приветствовать, — продолжил Громов. — Они познакомились уже здесь. И полюбили друг друга.
— Встретились два одиночества, — подмигнул мне Черепах. — Романтично. Но недолговечно.
Сам не знаю, отчего я так разозлился на «дезорганизацию своего интеллектуального ресурса». Диагноз был точный, и рявкнул я не на Громова, а на Черепаха, в котором было что-то отталкивающее:
— Ну а с вами что? Вы давно сюда ходите?
Он улыбнулся:
— Дольше всех. Больше года.
— Что же это за болезнь такая, неторопливая?
— Сердечко. — Он комично скривил губы. — Три инфаркта, два шунта. Могу помереть в одночасье, а могу покоптить небо еще лет этак несколько.