Мать Пудинг всегда говорила, что они поедут в Лондон, когда Пудинг станет достаточно взрослой, чтобы его оценить. Пудинг чувствовала, что это время определенно настало, но теперь, конечно, мать не сумеет насладиться им, как могла бы когда-то. И Донни, конечно, не понравится лондонский шум и скопление людей.
– Но… ты прежде куда-нибудь ездила? Я имею в виду, ты покидала Слотерфорд? – произнесла Ирен голосом, в котором прозвучало легкое удивление.
– О да! Конечно. – На самом деле она никуда не выбиралась целую вечность, тот есть с тех самых пор, как Донни вернулся с войны. – Мы ездили на побережье, когда я была маленькой. Три или четыре раза, каждое лето. А еще у меня есть тетя в Порлоке[59], и мы часто ее навещаем.
– Вот как, – сказала Ирен, и Пудинг почувствовала, что в глазах Ирен выглядит скучнейшей провинциалкой. Девушка разрывалась между стремлением защитить свой маленький уголок Англии и желанием назвать все те многочисленные места, которые хотела бы посетить. – Вообще-то, я планировала нанести визит твоей матери. Мне… следовало сделать это раньше, – добавила Ирен. – Я могла бы обмолвиться, что поездка в Лондон для молодой девушки будет полезна. Ты не против? Не беспокойся, я намекну очень тонко.
– Ну… – произнесла Пудинг с упавшим сердцем. Было ясно, что никто не обрисовал Ирен характер болезни Луизы Картрайт. Девушка поискала подходящие слова, но вскоре сдалась. – Это очень любезно с вашей стороны, миссис Хадли, – пробормотала она вместо объяснений и, чтобы полностью сменить тему, указала на один из пологих холмов на горизонте. – Вон, видите, Холодный Тамп. Вероятно, это курган, древний могильник, – пояснила она. – А знаете, когда место в здешних краях называют «холодным», это означает, что там живут привидения? Вернее, те, кто его так окрестил, думали, будто они там водятся? Такое название мог дать какой-нибудь кельт или сакс, который, наверное, страсть как боялся всего, что связано со старыми могилами. Ну и костей, конечно. На пути в Чиппенхем есть ферма Холодная Гавань, так люди до сих пор верят, будто там нечисто.
И Пудинг принялась описывать процессию мертвых воинов-призраков со страшными пустыми глазницами, в шлемах и с копьями, которую не раз видели проходящей мимо той фермы в холодные лунные ночи. Она продолжала рассказывать эту историю, хотя совсем не была уверена, слушает ли ее Ирен Хадли и хочет ли вообще знать обо всем этом. Но когда девушка переставала говорить, молчание казалось ей и вовсе невыносимым. Кроме того, трещать без умолку ее заставляло чувство вины за то, что она ничего не сказала о болезни матери и не упомянула о ранении Донни, из-за которых поездки куда-либо стали практически невозможными.