Я увидел символический путь к Богу в нашем плавании на теплоходе «Санкт-Петербург» по Неве и Ладожскому озеру: из мира страстей и соблазнов по бурному морю житейскому в обитель мира, молитвы и душевного покоя. Стоя на корабельной палубе, я долго смотрел на небо, невольно вспоминая лермонтовские строки: «В небесах торжественно и чудно…»[25]. На горизонте медленно плыли небольшие перистые облака. В лучах закатного солнца они горели расплавленным золотом и походили на крылья Ангелов. А над облаками повисла большая сиреневая туча, по ее краям пробегали огненные змейки.
«Жду ль чего, мечтаю ли о чем…»[26]. И ждал, и мечтал. И ожидания мои оправдались. Как и на первом фестивале, исполненные разными хорами песнопения рождали в душе чувство тихой радости и ощущение приобщения к чему-то торжественному и надмирному. Душа сама начинала молиться без слов. А я, словно наблюдая со стороны то, что в ней происходило, говорил про себя: «Господи, помилуй! Не покидай меня, и да не оставит меня как можно дольше эта радость!».
Концерты, проходившие в Спасо-Преображенском соборе по окончании службы, я воспринимал как продолжение литургии, как агапэ — трапезу любви, выраженную в звуках. Трудно было отдать предпочтение какому-то одному хору, но все же несравненная Дивна Любоевич и грузинский ансамбль «Басиани» принимались публикой с особым восторгом.
У каждого хора была своя логика построения концертной программы. Когда во время концерта под названием «Вещие птицы Святой Руси» ансамбль древнерусской духовной музыки «Сирин» закончил на высокой торжественной ноте петь духовный стих «Слава в Вышних Богу», казалось, что это было эффектное завершение выступления. Но певчие продолжили: исполнили «Заповеди блаженств». Мне показалось, что руководитель что-то не додумал и смазал удачную концовку. Но вдруг что-то произошло с голосами певцов — они зазвучали нежным звоном. Казалось, что это не голоса людей, а нежная музыка Небес, въяве показавшая красоту пения горних сфер.
Выступавший перед «Сирином» мужской хор «Древнерусский распев» представил песнопения XVI и XVII веков. Этот хор дал представление о сдержанной, мужественной манере исполнения знаменного распева, строчного пения[27] и демественного многоголосия[28]. А праздничный хор Свято-Елизаветинского монастыря под управлением монахини Иулиании (Денисовой) создал атмосферу истинного праздника. Перед ним выступил четырнадцатилетний киприот Николас Карагиоргис. Этот греческий юноша исполнил византийские распевы.
Я люблю церковное пение греков, но в этот раз сделал неожиданное наблюдение. По-гречески «нэ» означает «да». И если мы поем «Да воскреснет Бог!», «Да исправится молитва моя» начиная с «да», многие молитвы греки начинают с «нэ». Для русского уха эта отрицательная частица в начале нескольких песнопений звучит не очень утверждающе. Не как молитва Богу, а, скорее, как плач по утраченному Константинополю. И вот после нескольких «нэ» раздалось радостное пение наших минских друзей…