Наконец дверь отворилась, сестры вышли, и батюшка отец Серафим сказал мне: «Долго я вас задержал, ваше Боголюбие, но не взыщите; вот сироты мои нуждались во многом; так я, убогий, и утешил их. Пожалуйте в келию», — и, введя меня, посадил у самых дверей на обрубок дерева, затворил дверь за мной и, заперев ее на крючок, более трех часов пробеседовал он со мной; но так как предметы разговора не относятся к тому, о чем я вниманию вашему обещал изъяснить, то, оставляя рассказ этой вечерней беседы до другого раза, скажу только, что он велел мне на другой день явиться к нему в ближнюю его пустыньку в лес. По выходе моем все богомольцы столпились вокруг меня; расспросам их не было конца и по дороге через монастырь в гостиницу, и в гостинице за ужином; я едва успевал отвечать на все дававшиеся мне вопросы, и, удовлетворив их христолюбивое любопытство, насилу дождался я утра следующего дня. Так велико было и мое собственное нетерпение (досыта напитаться медоточных благоглаголевых словес дивного в рабах Христовых великого старца Серафима), что лишь только отслушал я раннюю обедню в больничной церкви святых и преподобных Зосимы и Савватия (любимой церкви и отца Серафима, где он всегда причащался Пречистых и Животворящих Тайн Христовых), так, не попив ничего, прямо отправился в ближнюю пустынь на дрожках отца игумена Нифонта, всегда дававшего мне их, чтобы я не трудил излишнею ходьбою ног моих, хотя и исцеленных на глазах всей Саровской пустыни. Но игумен Нифонт всегда говорил мне: «Велик дар Божий, тебе молитвами старца Серафима дарованный, и чудна сила молитв его к Богу, так скоро исцелившая тебя, а надобно и самому беречься, чтобы излишним неуместным упованием на здоровье, дарованное благодатью Божией, не оскорбить Промышления Господня, хотя и все нам туне дарующего, но желающего, однако же, чтобы мы и от себя, как бы в благодарность за дары Его, прилагали и свое старание о сбережении дарованного». С этим мнением и батюшка отец Серафим соглашался, одобряя всегда назидательные слова отца игумена Нифонта и советуя мне то же и сам: беречь здоровье, как неоценимый дар Господень.
Достигнув же келии ближней пустыньки его, стоявшей на горе, и подойдя к дверям, я сотворил молитву, известную всем монашествующим и многим богомольцам: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». А ответа не получил ни я, ни сотоварищ мой отец Гурий, гостинник Саровский, сопровождавший меня в пустыньку, ни сотни богомольцев, в течение целого дня то приходившие видеть великого старца, то возвращавшиеся, не имея возможности дожидаться его. Однако было слышно, что старец тут в келье находится. Наконец, когда было уже очень поздно, в самые сумерки, отец Серафим отворил дверь, благословил меня и сказал: «Не взыщите, ваше Боголюбие, что я долго не отворял дверей: ныне среда, и я безмолвствую. Завтра, если угодно, пожалуйте, я целый день готов беседовать с вами, а теперь грядите с миром.