– Да, малышка Дор, – повторил Гусеница. – Надеюсь, теперь ты ее простишь. Она собиралась тебя бросить, забрав деньги, а вышло наоборот – ты оставила Кролика без глаза, а сама сбежала. Теперь она снует туда-сюда, словно мышка, у Кролика на побегушках.
(«Деньги, переходящие из рук в руки, чья-то широкая ладонь наполняла золотом другую, поменьше»). Это уже чересчур! Особенно после того, как Алиса убедилась в своей волшебной силе, и поняла, что встречи с Кроликом не избежать. Только представить себе, что шестнадцатилетняя Дор пыталась продать ее чудовищу! Дор, которую она считала своей лучшей подругой, которую любила с детства! В облаках образовался просвет, и Гусеница довольно улыбнулся:
– А-а, так ты и не подозревала о ее предательстве? Глупышка. А как же, по-твоему, ты оказалась в норе у Кролика?
– Я… – начала Алиса, стараясь собраться с мыслями и снова их скрыть. – Я думала, он обвел ее вокруг пальца, заморочил голову сладкими речами, чтобы заманить обратно.
– Ну, во-первых, что вообще делать приличной девушке из Нового города в таком месте? Где Дор могла познакомиться с Кроликом, чтобы настолько увязнуть в его сетях и начать водить своих наивных подружек по запретным местам?
От этих слов она себя почувствовала такой дурой, полной дурой и тупицей – ну как можно было не догадаться? С чего бы ей было не доверять подруге, самой лучшей подружке в мире? Разве нельзя было чуточку пошалить, пощекотать себе нервы? В этом не было ничего страшного или опасного. В тот вечер, уютно свернувшись калачиком под одеялом в собственной постели, Алиса представляла, что их ждет незабываемое приключение, как это подавала Дор.
– Уж конечно, она тебе расписала, дурочка, – преисполнившись презрения, заявил Гусеница и повернулся к ней своим длинным носом. – Она же хотела, чтобы ты согласилась. Однако ее предательство пошло тебе на пользу. Не то что Николасу.
Алиса взглянула на Тесака. Пот градом катился по его лицу. Он изо всех сил сопротивлялся, чтобы не оставить ее одну без защиты. Она приблизилась к нему, но не отважилась обнять или как-то показать Гусенице, насколько Тесак ей небезразличен. Любым словом, жестом можно было навредить и ему, и себе.
– О чем это вы? – спросил Тесак.
– Да о Дженни, конечно, – ответил Гусеница.
Снова прозвучало это имя – Дженни. В лабиринте Чеширского лишь при воспоминании о нем Тесак чуть не лишился рассудка, и вот объявился еще один, кто знает это имя и понимает, что для Тесака это не пустой звук.
– Кролик обманул, пообещал, что ее никто не тронет, верно? – поцокал языком Гусеница. – Раз уж своему нанимателю верить нельзя, кому же тогда можно? Свое дитя ты считал неприкосновенным, так ведь?