Он мгновение наблюдал за ней, а потом сказал неловко:
— Спа… спасибо, Корделия.
Жалость или смущение скользнули в его словах. Она знала, что он нервничает, так как отныне прекрасно понимает, почему именно ему так легко удалось затащить некогда знаменитую Корделию Уайлд на концерт своего небольшого провинциального хора. Все это не было новостью для нее: в последнее время так заканчивались все концерты.
— Это… Это был прекрасный вечер.
Корд оторвала последний кусочек скотча от корешка партитуры.
— Большое спасибо и вам, Уильям. Ну ведь это «Мессия», не так ли? Что может пойти не так с «Мессией»?
— Хм. Точно.
— Мой отец раньше притворялся трубой, — неожиданно добавила она. — Ну, знаете, из «Ибо вострубит»[10]. Я пела, а он был трубой, понимаете? — Она принялась изображать игру на трубе, а дирижер безучастно смотрел на ее манипуляции.
Каждое Рождество они с отцом проводили вместе, сидя на диване в гостиной Ривер-Уок, их дома в Туикенеме[11], где блики от Темзы играли на желтых стенах. Потрескивание огня, влажный, сладкий запах каштанов. Из папы получалась отличная труба. Он вообще много чего умел делать отлично: чинить воздушного змея, заклеивать пластырем разбитое колено, взбегать по стене и переворачиваться… «ЛИКУЙ, АНЖЕР!..»[12].
Мысли снова ускользали от нее-в последнее время это происходило все чаще.
Уильям вежливо улыбнулся.
— Некоторые члены хора-любители оперы и помнят вашу графиню в «Женитьбе Фигаро»[13]. Ваше присутствие здесь-настоящая честь для нас.
— Это очень мило, — ответила она вежливо.
— Я бы так хотел это увидеть… — Он сделал паузу. — Впрочем, все было так давно, и люди, наверное, уже ужасно надоели вам своими расспросами… — Тут он резко оборвал себя, а его глаза за очками выпучились. — Простите, я имею в виду…
Корд засмеялась.
— Ты имеешь в виду, я стара и вышла в тираж, а твои хористы помнят меня еще до того, как мой голос испортился.
Уильям пришел в абсолютный ужас.
— Нет, нет, Кор… Корделия. — Он запинался, а его лицо приобрело явственный оттенок спелой сливы. — Уверяю вас, это не так.
— Я просто шучу, — мягко прервала его она. Безусловно, именно это он и имел в виду, но только так, только шутя, она могла справиться с подобными нынешнему моментами, с сильной, острой болью, которую чувствовала в груди, когда позволяла себе вспомнить, хоть даже и на минуту, каково это — открывать рот и изливать в мир божественные, восхитительные звуки. Когда-то давно она владела этим искусством. Много-много лет назад, в совсем другие времена.
— Мне понравилось с вами петь. У вас отличный хор. — Возникла неловкая пауза. — Теперь извините, что упоминаю о презренном металле, но как мы поступим? Мне отправить вам счет?…