Хлопнула дверь, ввалился взлохмаченный, похожий на попа-расстригу, эсер Постников.
— Убили! Убили Володарского!
Свершилось! Гоц резко отвернулся к зеркалу. Долго и тщательно завязывал галстук и никак не проявлял свои чувства. Постников остановился в недоумении. А Гоц продолжал любоваться собой.
— А я только вчера столкнулся случайно с ним у Смольного! Вы что-нибудь понимаете, Абрам Рафаилович?
— Вам следует успокоиться, — сухо произнес Гоц. — Эмоции губительны. Относительно всей этой истории я достаточно осведомлен. Ничего из ряда вон выходящего, обыкновенный порыв страстей. Какой-то рабочий, да — состоящий в нашей партии — случайно встретил этого большевистского Цицерона. Не стерпел — как же, ведь перед ним узурпатор и насильник — и разрядил в него револьвер. Конечно, ужасно, но рабочий оказался исключительно нервным, чувствительным, — продолжал Гоц. — Безусловно, действовал в состоянии аффекта. Наверняка какой-нибудь исступленный правдоискатель…
— М-да. Прискорбно — отозвался Постников. — Тем более что на нашу партию может пасть подозрение.
— Партия к этому не имеет ровным счетом никакого отношения. Рабочий попросту одержим идеей террора, и действовал на свой страх и риск. — Гоц твердо чеканил слова, но руки его слегка дрожали.
Гоц, что называется, валял ваньку перед Постниковым.
«Неужели он не понимает, — думал Гоц, — что задавать такие вопросы официальному лицу, члену Центрального комитета неприлично».
Избегая пытливого взгляда Постникова, Гоц закончил мягко, стремясь убедить собеседника:
— Месть. Месть несознательного рабочего. Запутался в трех соснах, не разобрался.
Гоц тут же продиктовал Постникову заявление в газеты о непричастности ПСР к покушению на Володарского. Однако у Постникова осталось впечатление, что Гоц хитрит и, похоже, боится случившегося.
Раскрыв рано утром газеты, Семенов остолбенел: на первой полосе сообщение Петроградского бюро ЦК ПСР: ни одна из организаций партии к убийству комиссара по делам печати Володарского никакого отношения не имеет. Ярость захлестнула Семенова. Трусы! Негодяи! Бедный Никита, если его поймают… Осудят, как уголовника, а он выполнял решение ЦК, повиновался партийной дисциплине. Эх, Сергеев, Сергеев, как мечтал прославиться! Какие подлецы! Теперь парня надо спасать.
Коноплева лежала в постели. Вставать было лень. Семенов прибежал в ярости. Едва поздоровавшись, он протянул ей газету, мятую, порванную:
— Читала?! Экое паскудство! Эти чинуши открещиваются от нас!
Лида посмотрела газету и бегло пробежалась глазами по статье.
— Не горячись, Гриша. У ЦК свои планы. Мы о них, возможно, не знаем.