Как могла, я все же постаралась избежать необходимости ехать и смотреть на то, как убивают людей на жертвенном алтаре. Я попыталась было робко возразить, говоря, что у меня болит голова, что сегодня не поеду, а поеду в другой день, но Адольф настаивал. Так что я была вынуждена согласиться, тем более что после неприятного обязательного посещения жертвоприношения меня ждала награда в виде прогулки по дамским магазинам – ради чего мой ридикюль был буквально набит купюрами по сто и пятьдесят рейхсмарок. Отдельной пачкой, перевязанные розовой тесемкой, лежали двадцать купюр по тысяче марок – бешеные деньги, которые в любом случае невозможно взять с собой в могилу. Их следовало истратить. Несмотря на то, что обстановка на фронтах складывалась катастрофически и предметы первой необходимости давно уже распределялись по карточкам, предметы роскоши за большие деньги до сих пор имелись в открытой продаже. Их ввозили в Германию из зажравшейся богатой Америки через так называемую свободную Францию и не воюющую Испанию. Мерзко, конечно, но такова жизнь. Пока простонародье недоедает или даже умирает от голода, элита должна жить обычной жизнью: «почему бы и нет, ведь эти русские даже не бомбят немецкие города – все их бомбы предназначены заводам, шахтам и электростанциям». Предчувствуя приход большевиков, богатые ударились в разгул. Это самый настоящий пир во время чумы, и никто даже не подозревает, что чудовище по имени Адольф, которого они сделали своим мессией, хочет утащить их всех на тот свет. А может быть, они просто не задумываются об этом, не хотят задумываться…
Итак, я должна была это сделать – то, на чем он так настаивал. И увиденное мной в оскверненном соборе до конца жизни будет теперь сниться мне в самых страшных кошмарах… Я слышала дикие вопли предсмертной тоски… Я видела бледные бескровные лица жертв, их глаза, в которых застыл неизбывный ужас… И представляла себя на месте этих несчастных, которые в муках умирали под ножами чернорясых жрецов, забрызганных кровью с ног до головы… Меня мутило. Я едва стояла на ногах, стараясь при этом еще и виду не подать, как мне на самом деле плохо. В то же время сопровождающий меня в этой поездке охранник смотрел на происходящее так, будто это было самое лучшее зрелище в его жизни – какой-нибудь веселый водевиль или красочное шоу. Он был увлечен, глаза его горели; неотрывно он смотрел туда, где происходило омерзительное действо: жрецы СС укладывали на алтарь пышногрудых обнаженных славянок и ударами ножа вспарывали им грудную клетку… Видя, что он забыл обо всем на свете, я бочком-бочком двинулась к выходу из собора, желая оказаться на свежем воздухе. Охранник, поглощенный зрелищем, ничего не заметил. Бросив на прощание еще один взгляд на этого придурка, я увидела, что он сунул руку в карман и принялся там мастурбировать… Развернувшись, я опрометью бросилась к выходу.