А вскоре появился запах, резкий, одновременно удушливый запах эфира.
«Да, смерть пахнет эфиром, — тяжело провернулась мысль. — Смерть пахнет эфиром. Но если я думаю, значит, я жив? А почему душа не может думать? — сам по себе возник вопрос. — И почему меня не слушаются мой язык, мои веки? И странно, я ничего не слышу, ни единого звука не доходит до меня. А ведь эти маленькие звуки, горячие шарики, вращаются и ударяются друг о друга. Должен быть звук, обязательно должен быть звук. Может, не громкий, но достаточно отчетливый, и я должен его слышать. Неужели человеческая душа, покинув тело, теряет слух и зрение, и в состоянии улавливать только запахи?»
Мысли путались и рассыпались опять же на маленькие сверкающие шарики, колючие и горячие. Соприкосновение шариков друг с другом рождало нестерпимую боль. И вообще, все вокруг Дорогина насквозь было пропитано болью. Даже покинув тело, было невозможно избавиться от нее.
«Наверное, это уже начался страшный суд надо мной. Наверное, я уже горю в адском огне».
Боль была нестерпимой, хотелось кричать. Но сколько раз ни пытался Дорогин закричать, позвать на помощь, это ему не удавалось. Все попытки оставались безуспешными.
«Я же должен увидеть тело, которое покинула моя душа или увидеть душу, которая кружит над телом, над моими бренными остатками. Нет, не остатками, — тут же поправил себя Сергей, — не над остатками, а над останками, над бренными останками. Да, так точнее, правильнее. Что значит бренные? А, да, бремя… Я был до этого обременен своим телом… Нет, я никогда не был обременен своим телом, оно никогда меня не тяготило, оно всегда оставалось послушным и исправно служило моим желаниям. Оно ощущало тепло и холод, ветер и прикосновение морской волны, оно даже ощущало шелест травы. Да, я мертв, в этом уже не может быть никакого сомнения. Но что произошло перед тем моментом, как я умер? А перед смертью был полет… Нет, не полет — падение. Падение перед смертью, — подсказала мысль, — ты летел с невероятной высоты вниз, летел очень долго, летел целую вечность. Правда, вначале был мост с холодными и мокрыми от дождя перилами. Мост… Ты помнишь? Тело, ты помнишь мост? Руки, вы помните мост?»
Кончики пальцев, находящегося в реанимации больного, задрожали под белой простыней. Но этого никто не заметил. Он лежал один в просторной палате. Веки Сергея даже задрожали. Усилие приложить пришлось невероятное, такое усилие человек прикладывает чтобы сдвинуть стотонную глыбу, приподнять ее.
Но сколько ни пытался Сергей открыть глаза, приподнять веки, это ему так и не удалось, и он вновь провалился в густую кромешную тьму.