Дорогин отрицательно покачал головой и указал пальцем на грабли.
— А, поработать хочешь? — догадался Пантелеич. — Что ж, это можно. За ночь листьев нападало, пойдем сгребем в кучу.
И мужчины, вооружившись граблями, покинули сарай, стали сгребать листья в большие золотистые ворохи. Пантелеич был на удивление разговорчив и ему было абсолютно все равно, понимает ли его этот странный мужчина, слышит его или просто кивает головой. Зато ему с приездом Муму стало веселее, появился хоть какой-то слушатель. Они вдвоем сгребли листья с дорожек, с лужайки перед домом.
Пантелеич все время сокрушался:
— Вот уж эти деревья! Сгребешь листья, сожжешь, а на следующий день их еще больше. Вот зимой лучше, листьев нету. Правда, снега хватает, бывает, как навалит… Вот эта дорожка, — и сторож показал на дорожку, ведущую от ворот к крыльцу дома, — глубокая, как траншея, становится. Да еще к гаражу подъезд чистить надо. Дальше-то, за воротами, грейдер приезжает, который шоссе чистит. Ему доктор лично платит. Но вообще, ты, Муму, ничего никому не говори, — и Пантелеич тут же рассмеялся собственному замечанию, — хотя кому ты скажешь, даже если бы и хотел! Вот не повезло тебе, говорить разучился. А раньше, наверное, говорил, песни пел? А сейчас спой чего-нибудь.
Дорогин замер, положил грабли у своих ног.
— Петь умеешь? Не понимаешь? — тряс головой Пантелеич. — Ну, вот так.
Сам Пантелеич ничего не помнил, знал лишь первые куплеты, да отдельные строчки. Но запел громко и уверенно:
— Ой, мороз, мороз…
Дорогин смотрел на дворника немигающим взглядом.
— Спой, — выдохнув, попросил Пантелеич.
Дорогин покачал головой, будто бы не понимая. И тогда Пантелеича осенило. Он пустился в пляс, притопывал, пытаясь отбить резиновыми сапогами чечетку на бетонной дорожке, хлопал в ладоши, бил себя по коленям. Дорогина это развеселило и он засмеялся.
— А, нравится? — воодушевился дворник. — Вот и моей хозяйке нравится, когда я танцую. Тут вы чем-то с ней похожи. Правда, если бы она не умела разговаривать, было бы совсем хорошо. А еще лучше, если бы она, мать ее… вообще не говорила и не слышала, да и не помнила ничего. А то же все помнит, все в уме держит, кому когда и сколько я одолжил денег, когда домой выпивши пришел. Ничего не забудет. Год пройдет, два, а она каких-то три рубля помнит, которые я возле магазина потерял. Правда, она думает, что я потерял, а я-то их пропил! — Пантелеич вздохнул, вспомнив те времена, когда за трешку можно было выпить по-настоящему.
Воспоминания о спиртном сделали его задумчивым и грустным.