— На тот берег? Можем, — кивнул он, почему-то говоря о себе во множественном числе. А о плате выразился неопределенно и презрительно: — Да сколько дашь…
Подошли еще двое: сероглазая, миловидная девушка в плюшевой жакеточке и белокурый улыбчивый паренек в светлой кепке блинчиком и с красными от холода ушами. Они помогли спустить лодку на воду. Паренек встал на корму с шестом, дядя Костя сел на весла.
Река выглядела темной и озлобленной. Холодно шелестела шуга, льдины угрожающе скрежетали о борта. Лодка вздрагивала, кренилась, и между ее досками просачивалась вода. Было морозно, и от обледеневших весел бежал парок. Девушка с тревогой следила за льдинками. Паренек посоветовал:
— Ты, Катя, на небо смотри.
Девушка улыбнулась, послушно взглянула на небе, уже совсем зимнее — блекло-голубое, словно облинявшее.
Уплывал городской берег. Там еще дымился костер, у которого они стояли несколько минут назад, и все шире охватывал их пустынный и омертвевший простор реки. Лодка оказалась дрянной, слепленной из каких-то старых досок, от дяди Кости несло водкой, а под стланями подозрительно хлюпало.
Павел Сергеевич понимал, что переправа грозит бедой, но беспокоился почему-то не за себя, а за девушку. А тут еще на самом стержне под правым веслом сломался кочеток, и дядя Костя, до того молчавший, вдруг посыпал градом крепких слов. От волнения у него на шее вздулись вены, а повязка сбилась на подбородок.
Девушка вскрикнула:
— Витя!
Она побледнела, неожиданно стала некрасивой и крепко ухватилась за руку Павла Сергеевича. Паренек с силой работал шестом, и на скулах его резко обозначились твердые желваки. Так, пока не миновала опасность, девушка сжимала руку старика, и он сквозь перчатку ощущал ее горячие, доверчивые пальцы.
Лодку снесло далеко, но все же она вырвалась на чистую воду заливчика и с ходу загремела днищем о гальку низкого берега. Глаза девушки снова засветились ранним солнцем, лицо зарумянилось и стало красивым.
Втроем они сошли на берег: Павел Сергеевич, Катя и Виктор — теперь уже знакомые. Перевозчик, сидя в лодке, пытался натянуть на щеку сбившуюся повязку, морщился и кряхтел. Натянул, затем вытащил из кармана бутылку с остатками водки, запрокинул, выпил прямо из горлышка.
— Зря пьешь! Утонешь, — строго сказал Павел Сергеевич.
Перевозчик взглянул на него с веселым изумлением:
— Ты кто? Учитель?
— Да.
— Оно и видно. — И усмехнулся: — Учитель, а ничего не понимаешь. Не пью я. Видишь — зубы лечу. — Потом снял фуражку, вытер рукавом потную лысеющую голову, опять надел фуражку и поинтересовался сочувственно: — А дальше как? На своих двоих?