Мужчина счастлив,
Лишь налей
Ты кружку до краев!
Ведь это… пиво Райана…
Его руками… сварено!
На слове «сварено!», сплайсер перестал раскручивать пушку и выстрелил в зарешеченное окно камеры. Пуля попала в решетку и срикошетила в коридор, но Салливан успел пригнуться.
Он медленно выпрямился и услышал за спиной тот странный звук и крик Кавендиша:
– Вниз, шеф!
Он упал на живот и заметил краем глаза, что сплайсер появился над ним, за его правым плечом, держа пистолет направленным вниз, готовясь выстрелить в голову.
Тре-та-та-та эхом затрещало в коридоре, вместе с громким звуком выстрела дробовика – и сплайсера отбросило назад. Его тело прошивало множество пуль, кровь летела во все стороны, правую руку просто наполовину оторвало дробью. Кавендиш неплохо прошелся по нему из автомата, а Карлоский – из дробовика. Кто-то за углом закричал от боли – туда срикошетили пули от Томми-гана. Может быть, металлические стены и не были такой уж хорошей идеей.
Салливан поднялся, кашляя от оружейного дыма, заполнившего узкое пространство коридора. Советы, насмешки и крики доносились из камер вокруг. Но сплайсер, умевший телепортироваться, корчился на полу, задыхался от крови, умирал.
– Что ж, мы разделались с ним, но потеряли Харкера, – пробормотал Салливан, поворачиваясь к мертвому констеблю.
– Это теперь полностью… как там говорят в бейсболе? – спросил Карлоский, не отводя взгляд от дрожащего сплайсера.
Салливан кивнул:
– Абсолютно новый гейм.
Фрэнк Фонтейн занял свое место рядом со сценой в маленьком зале театра «Рампа». Он пришел сюда, чтобы посмотреть новую постановку кабаре Сандера Коэна. Янус-Коэн продвигал это представление как «трагичный фарс о личности». На деле это был плод чудаковатого сотрудничества Сандера Коэна и хирурга Штайнмана. Впрочем, голова Фонтейна сейчас была занята совсем другим – он вспоминал слова Райана. «Даже идеи могут быть контрабандой».
Фонтейн улыбнулся, сидя в обитом плюшем кресле. Какая ирония. Райан подал ему идею этой маленькой фразой. Распространи здесь разрушительные верования, и они перевернут это место с ног на голову, и тогда Райан окажется на дне, а Фрэнк Фонтейн вознесется на самую вершину.
Сытый еще с ужина и немного пьяный от вина, Фонтейн обернулся через плечо, посмотреть на людей, заполнявших маленький зал театра. Здесь был Штайнман – хирург, вырядившийся в смокинг, корчащий из себя «автора». Была и Диана МакКлинток, стоявшая в дверях. На ней было черное платье, расшитое красным бисером, с глубоким вырезом, в руках подходящая к наряду сумочка. Она хмурилась, то и дело смотрела на свои украшенные алмазами часы. Ждала Райана. Тут сомнений быть не могло, она была как его невестой, так и секретарем.