Ох, страшно покраснев, я дождалась ухода сестры, напевающей песенку, повернулась к зеркалу и приоткрыла рот. Когда старшая Стихийус успела нанести тёмно-коричневые и бежевые тени? Подвести глаза чёрной подводкой? Добавить румян и пудры? На меня из зеркала смотрела не я, а какой-то другой человек с похожими чертами лица и характером. Но это была не я.
— Насмотрелась? Закрывай глаза.
Я послушно закрыла глаза и, на всякий случай, стала медитировать.
Полностью слившись со своим зверем, я мчусь по снежным просторам куда-то вдаль, едва не теряя арбормагнолиевый венок и роняя на снег крупные кошачьи слёзы.
— Лиза! — раздался голос сестры, и я вынырнула из омута медитации. — Давай-давай, поворачивайся!
На тело сразу же навалилась тяжесть платья. Шуршание юбки привлекло меня, я перевела взгляд вниз…
— Бог мой, Клэри, оно восхитительно!
Алый шёлк платья струился по фигуре, облегая лиф и корсет и медленно увеличиваясь в объёме книзу. Сверху на шёлк была накинута тонкая органза. Судя по отражению в зеркале, у платья не имелось спины. Из дикого выреза сзади были видны мои татуировки — три японских слова.
Платье было сильно похожим на то зелёное, подаренное мне Рикой. Покрой был тем же самым. Рукава-фонарики были теми же самыми.
А ещё на мне были чёрные узкие кожаные брюки. А-а-а, я заберу их себе навсегда! Обожаю кожаные вещи!
— Тебе правда нравится? — Сестра выглядела возбуждённой. — Я его двадцать одну ночь шила.
— Сама? — В моём голосе проскользнуло сомнение. — Ты ж не умеешь!
— Пришлось научиться. Погоди. Возьми, пожалуйста, — и протянула мне пару таких же чёрных лаковых лодочек. — Раз ты больше не стихийка, так давай гулять на полную катушку! У эльфов твоих больше такой королевы не будет, ты просто должна быть лучшей. А Шон пусть локти кусает.
Надела я туфли-лодочки, потянулась. На голове тут же вспыхнули разряды молний, вплетавшихся в косы и шишку. Запястья заискрились, и я вытянула из воздуха свой деревянный посох. Сегодня гранат внутри него был во всеобщей гармонии — ало-красным, как сама кровь. Наконечник копья с обратной стороны древка поблёскивал льдом.
— Удачи.
Странно об этом говорить, но Кларисса Стихийус плакала. Пусть тихо, сквозь улыбку, но плакала, пока вела меня.
Стоять у дверей залы было страшно, церемониймейстер ободряюще уронил челюсть, но сразу поправился. Постучав по полу своим посохом, он принял мой и открыл двери. В ушах стояла медленная мелодия Лунной сонаты, и, отсчитывая её ритм, я медленно ступала по красной дорожке к моему будущему трону. Лет эдак через двести пятьдесят шесть.