– Доброе утро!
Папа кормил меня завтраком и несмешно шутил. «удали это сообщение». Глядя на него, на хмурое утро за окном, я решила, что ничего не скажу ему о сообщении. По крайней мере до тех пор, пока сама не узнаю больше.
– Папа, кто сейчас занимается маминой пропажей? – спросила я невпопад, прервав очередную несмешную историю.
Папа дернул рукой, и на пол полетела и вдребезги разбилась кружка. Я ни разу не задавала вопросов о ее поисках. Видела, как он мучился, как ночами ходил из комнаты в комнату, но терпела. Мой вопрос прозвучал, видимо, слишком неожиданно, будто вместе с ним вылетел из посудного шкафа бледный, запыленный мамин призрак.
– Те же, которым мы заявление написали? – пришлось задать наводящий вопрос, потому что папа молча собирал осколки и выбрасывал их в ведро под раковиной.
– Нет, дело давно передали, перевели в уголовные. – Он подцепил подушечками пальцев мелкие осколки и смыл их под краном, повернулся, посмотрел на меня: – Они ничего не нашли, Нина. Незачем об этом думать.
Я опустила глаза и отпила чай. «удали это сообщение». В колодце нитями снова тянулся мелкий дождь. Я достала телефон и удалила сообщение.
В школе на перемене я нагуглила адрес отделения, где мы с папой были во второй день ее исчезновения. Увидела и фотографии того здания – и сразу вспомнила тягостное ожидание, очередь вдоль стен и папки с делами, не умещавшиеся на полках. У отделения был рейтинг 2,4 из 5 «на основании 16 отзывов». Я пробежала по ним глазами: «Посетил на днях сие заведение», «Не самые вежливые менты в городе», «Безобразие!!! Не дозвониться!!»
Еле отсидев последний урок, я соврала близнецам, что у меня сегодня этюды в художке, и погнала самокат в сторону отделения.
Легко нашла его на одной из соседних улиц, в нескольких минутах от школы. У входа стояла толпа мигрантов, а напротив них – пара патрульных со скучающим видом. На меня никто не обратил внимания, и я вошла внутрь.
Здесь все осталось таким, как я запомнила. Стол, на котором мы с папой писали заявление, стоял на том же месте и прогнулся еще ниже. Я представила, как каждый раз он оседает на миллиметр под тяжестью очередного заявления. Вдоль стен сидели басилозавры, морские скорпионы, мелкие скаты.
– Сверлит и сверлит, днем и ночью, вот я и… – доносились обрывки разговоров.
Я прождала в очереди не меньше двух часов, уткнувшись в блокнот, в котором штрих за штрихом появлялись выкрашенный до половины коридор, дежурный-тилозавр за стеклом, продавленный стол и кусок двери с фамилией участкового.
В его кабинете по-прежнему повсюду лежали папки, и сейчас башни из папок стояли еще и на полу, оставляя тропинки от двери к столу, стулу для посетителей и шкафам. Участковый ничуть не изменился – серый человек с кругами под глазами. Он меня не узнал. Я долго и неуклюже объясняла, чего хочу. И когда наконец он понял, зачем я пришла, сообщил, что помочь ничем не может: