«Иваном нас ругали, Иваном кликали. Ивана рубили. Про Ивана сказки сочиняли.
Иван-Цветок, Иван-Голубок, Иван-Чугунок, Иван-Казачок, Иван-Плясунок, Иван-Кутяк и Чапаев Иваныч».
И вспомнилось мне, как мы с Тараской в конной разведке служили. Одних Иванов в ней числилось пятеро. Чтобы различить, какого Ивана зовут, дали им прозвища: Иван-Голубок, Иван-Цветок, Иван-Чугунок, Иван-Казачок.
Другого фамилию сроду не знаешь, прижился он прозвищем. Никто не сердился за кличку. Жизнь протекала, как на войне надобно ей быть. Жили одной семьей, дышали одним духом. Иван-Цветок, как и Тараска, был меньшой, от разведки числился связным. Только Тараска родом был из Сулака, а Иван-Цветок с Красной речки, откуда родом и командир, Иван Кутяков.
Скажут Цветку: «Вези ночью пакет зашифрованный за двадцать верст». Он никогда не оспорит, не вспомянет про будущее — мол, меня убьют. Ведь он еще дитё, а степная ночь кишит конным казаком. Знает: надо вовремя доставить военную весть, и исчезнет одним духом. Вернется быстро. А ноги у него не ровня нашим; так мы ему стремена подвязывали, чтобы не болтались. Маленьким он вырастал, Цветок, светлый был, волос пушистый, и ямки на щеках.
Летом, как выберемся к реке, уйдет от нас и потихоньку венки плетет. Однажды поймали его за этим занятием; он чуть не в слезы, а мы обрядили Ваню девчонкой и послали в село, где кулаки подняли восстание. Он будто мать искал, а сам пересчитал все пулеметы, коней, вражью силу. Так его веночек украсил хорошую разведку, а мы Ваню только и звали, что Цветком. После того случая Ванюше это уже нравилось. У четырнадцатилетнего Цветка за плечами была, как он сам говорил, долгая, потому что трудная жизнь. Девяти лет он уже батрачил, за няньку управлялся, в степи табун пас. А раз угнали у него коня взрослые парни, так хозяин, кулак Голохвостов, раздавил ему сапогом на ноге два пальца — пастушонок-то босой был. После того случая Ваня закричал: «Я же не змея степная, чтоб меня давить!» — и подался к нам.
Другой Иван, Чугунок, был из солдат, всю первую мировую провоевал. Шрам через лицо — от виска до губ, рот чуть кривится. Меченый. На германском фронте однажды в плен его брали, рубанули, но Чугунок ушел. Всякую степную траву знал он в действии, себя подлечивал, случалось — подкармливал нас. Люто голодали мы, возвращаясь со второго похода на Уральск, летом восемнадцатого.
Довел бы нас Чапаев до окончательной цели, но подлец Ржевский, командующий армией, из бывших, продал. Не прикрыл тыла.
Белоказачий полковник со многими сотнями казаков взял у нас в тылу станции Деркул и Семиглавый Мар — ни обозов нам, ни подкрепления. Спасибо Василию Ивановичу, людей сохранил. Вовремя увел, сам прикрывал отступление всей армии, был он тогда за командующего.