Глеб взглянул на узловатые руки, потрескавшуюся, в мелких шрамиках кожу, совсем темную на кончиках пальцев, и сразу согласился, что еще никак нельзя «отходить на пенсию».
Свидетель той недавней поры, в которую хотел проникнуть Глеб, старик охотно вызвался быть его проводником:
— Прогуляемся вместе…
Он сводил Глеба к домику, где жила когда-то семья Чапаевых: Василий с отцом, матерью и братьями. Отсюда Чапаев, уже юноша, уходил в царскую армию, где отличился как лихой разведчик, а потом и командир.
Маленький домик с окнами, опущенными к земле, превратился в музей и с удивлением поглядывал на каменного Чапаева — памятник с запрокинутой головой.
Степан Петрович привел Глеба на бывшую Хлебную площадь — здесь в феврале восемнадцатого балаковские воротилы убили молодого военкома Гришу Чапаева, — теперь на этом месте стоял гранитный обелиск.
— Сюда, — сказал Степан Петрович, — на похороны приехал старший брат Григория. Лицо Василия почернело не то от снежного загара, не то от слез, — любил он младшего, а ведь ударили Гришу в спину, по-предательски. Василия знал я еще по кладбищенской школе, потом парнями вместе были заняты на репетициях, — важно заметил Степан Петрович и распушил усы. — Знаменитых он был способностей, ну просто актер. Степями бродил и пел, а как моего тезку, Степана Разина, представлял, так все гимназистки пугались.
Тут Степана Петровича окликнули.
Навстречу шел высокий, плотный старик, он казался вдвое старше Степана Петровича. Шел он вразвалку и, несмотря на жаркий день, надвинул на лоб большой черный картуз. До этого дня такие картузы Глеб видел только на старинных картинках. Борода у старика — черно-белая: седина еще боролась со смолистыми волосами — посредине расчесана на два ряда. Маленькие, не по возрасту быстрые глазки под сморщенными веками — хитрые и веселые.
— Степан, — поманил он рукой провожатого Глеба, — ты с кем это балясы точишь? А я-то путешествию окончил, только что с баржи.
И, обращаясь к Глебу, как к старому знакомому, пояснил:
— Правнук, моторист, возил меня по всей Волге. У него служба, а у меня на каждой пристани знакомство. На барже за полтора месяца раскормился, досыта поел арбузов, всласть попил жигулевского.
Старик погладил заметное даже под черной рубахой брюшко, подергал шелковый шнур с кисточкой, которым был подвязан.
— Распутешествовался до Москвы — первый раз навестил; большая, а хуже Сталинграда. Вот город: весь на Волге, новехонький, что там плотников, каменщиков, штукатуров перебывало…
— Сколько ж вам лет, если правнук уже моторист? — спросил Глеб, улыбаясь словоохотливому старику.