Сызмальства из-за странной своей памяти слыл я ходячим анекдотом. Нужно не нужно, глаза не спрашивают — все до мельчайшей травинки хватают, не голова, а склад. Впрочем, у Чапаева так заведено было: у кого какая особенность — все на пользу оборачивал.
Осенью восемнадцатого пришлось Василию Ивановичу принять командование над вновь созданной Второй Николаевской дивизией, она выделилась как самостоятельная из Первой. До того он бригадой командовал, и была равна она дивизии, но теперь бывалые чапаевские полки Пугачевский, Разинский в новое формирование не вошли. Простился Чапаев и со своими командирами Кутиковым, Плясунковым и со многими другими близкими товарищами.
Среди небольшого числа прежних его бойцов с Чапаевым остался я и мой брат. Пошли мы с Василием Ивановичем на Уральск, отвлекая на себя угрозу от Первой дивизии, прикрывая ее тылы, левый фланг. На нас же набросилась вся белоказачья армия Мартынова. В иной день мы по шесть раз принимали бои, а у казаков сил раза в два больше и свежие пополнения. Мартыновцы окружили нас. Через это белоказацкое кольцо прорывались только наши донесения по телеграфу, телефону. Так мое дело оказалось первейшим: голос Василия Ивановича в целости и невредимости доносить до штабов и реввоенсоветов.
А казаки то и дело перерезали провода, и мы, связисты, выезжали под казацкие пули восстанавливать линию.
Три недели длилась осада, и какой бы злой бой ни заваривался, Василий Иванович хоть ночью, а появится у нас в избе, чтобы после сражения Лично передать свои донесения командованию Четвертой армии. Далеко же было тогда командование, чуть ли не за пятьсот верст…
Глеб сидел против Григория Михайловича и в сгущающихся сумерках едва различал его лицо. Волнистые седые волосы были откинуты назад с высокого, крутого лба, темные очки бросали тень на щеки. В хате свет не зажигали — Григорию Михайловичу он был не нужен.
Сидели у окна. Здесь, на окраине села, хозяйничал ветер, он ерошил листья подкленника, и легкий звон набегал через приоткрытые ставни.
Уже несколько часов Глеб отдыхал в этой гостеприимной хате, проехав от Пугачева более полутораста километров по степи. Вспомнились слова Данилы:
«Степь везде разная, и воевать в ней чапаевцам по-разному приходилось».
О том говорил и Григорий Михайлович:
— Печальнейшая история из-за моей памяти разыгралась, как раз когда из ловушки мы просвет увидели. Иногда Чапаев задыхался в этом капкане, но бойцы и не догадывались: Василий Иванович сам водил их в бой, устрашал врага. А в ту пору, в октябре, подмогу людьми, боеприпасами, продовольствием мы и вовсе не имели, и всю недостачу он собой покрывать должен был. Нет боеприпасов — есть Чапаев. Идет в атаку заместо пополнения. Но вырвется к нам на станцию и до боли, до хрипа спорит с командованием, да на таком расстоянии очень односторонний спор. Суть для Василия Ивановича одна — одолеть беляков, но жизнью красных бойцов понапрасну не рисковать. Не знал он равнодушного разговора, его донесения вроде исповеди.