— Давай! — почти беззвучно произнес Игорь и начал суфлировать: «По повелению господню, о раба божия Аграфена…»
— Я помню! — отозвался святой и, выйдя из-за шкафа, заговорил вкрадчивым голосом: — По повелению господню притопал… я извиняюсь: снизошел я к тебе, о раба Аграфена, дабы… дабы… что там «дабы»? («Угодник» повернулся лицом за шкаф).
— Дабы возвестить тебе благую весть! — подсказал Игорь.
— Ага. Дабы возвестить тебе плохую весть!
— Благую, а не плохую! — Игорь повысил голос.
— Я извиняюсь: благую. Ага: благую весть.
— Да кто ж ты есть сам-то?! — с огромным интересом и вместе с тем с трепетом вопросила старуха, севши на край кровати.
Из «кармана сцены», каковым, как мы знаем, являлся закоулок за шкафом, бесшумно (она была для сего обута в галоши на босу ногу; эти галоши были скрыты подолом хитона) вышла Тася Жукова, ангельски улыбнулась и, приятным жестом указав на своего партнера по «действу», ангельским же сопрано произнесла:
— Это же Николай-чудотворец… По иконам небось помнишь его?
Засим Тася исчезла, уйдя за спину «чудотворца» Алонзо. Ее крылья слегка затрепетали на ходу…
Старуха засуетилась. Она стала натягивать на себя темно-гнедого цвета юбку, черную кофту, белый головной платок, бормоча:
— Ой, да что ж это: срам какой!.. Ко мне этакий гость явился драгоценный, а я вся не прибрамшись…
«Чудотворец» из деликатности отвернулся и обождал, пока хозяйка не закончила туалет. Он даже повторил раза три:
— Пожалуйста, пожалуйста, не торопитесь!..
И поправил нимб, несколько сбившийся уже на сторону.
А когда Аграфена стала приближаться к нему, сложивши обе ладони ковшиком, — это означало, что она рассчитывает на благословение со стороны своего пречистого гостя и намерена облобызать ему «длань», — «святой» Алонзо предупредительно поднял руку (такой жест у него давно был отработан на иллюзионных выступлениях) и властно заявил:
— Попрошу пока на расстоянии!
Аграфена замерла в пяти шагах от «святого». А сей последний обратил голову к своему суфлерорежиссеру. Едва слышно прошелестели слова следующей реплики «чудотворца»: «Дщерь божия, узнай же ныне, что я есьм пришед к тебе в отношении внуки твоея рабы Екатерины».
(Отметим, что автор текста, Игорь, был не очень горазд в церковно-славянской премудрости, а потому и перемежал древнеболгарские слова этого диалекта с современными идиомами, как например «в отношении» и т. п.).
— Ага! Точно! Дочь божия, — начал было «святой», но его поправили:
— Не «дочь», а «дщерь»! Я же вам говорил: надо больше по-церковному!
— Верно-верно… Дщерь! Ты это… ты узнай, что я ныне… Как там дальше?