Мы в дикую стужу
в разгромленной мгле
Стоим
на летящей куда-то земле —
Философ, солдат и калека.
В. Луговской «Кухня времени»
Своя крепость с двумя парами бойниц — кабинет в четыре окна. На фундаментах красного дерева сложены из бумажных кирпичиков вавилонские стены, в углах — зиккураты мюнц-кабинетов, хранящие внутри себя клады денариев и тетрадрахм. В центре крепости высится цитадель — несокрушимый письменный стол: на зелёном сукне перемешаны книги, рукописи, записные книжки, картонные карточки, одним словом, — листва, опавшая с мыслящего дерева под названием человек. Единственный комендант здесь, он может выдерживать осаду многие недели, как в тот раз, когда тираж книги арестовали и собратья-журналисты — хотя по какой такой бумажной матери собратья? — бесновались во враждебных редакциях, тщась спровоцировать — на звук, на слово, на дело. Каждое утро из бюро газетных вырезок приходит подборка ругани за день вчерашний. Травля? Всё равно… Успокоительный способ времяпрепровождения — взвешивание коллекционных монет крохотным аптекарским инструментом, занесение значений в каталожную книжицу. Бронзовый римский дуплет Септимия Севера — с него, подаренного, началась коллекция. Ах! Монета укатилась!.. Шмыгнула между средним и безымянным, проворно нырнула под тумбочку стола, но не слышно, чтоб закружилась на месте, звеня, — значит, не выбрала между орлом и решкой, замерла на «гуртике» — ободке, зацепившись верхним краем за пыльный низ ящика. Как убедиться, имела ли место быть необыкновенная случайность или годы сделали хозяина кабинета маловосприимчивым к звону монет? Он становится на колени, чтобы подставить к щели зеркальце. И вправду — римская деньга стоит на ребре. Скрипнула дверь.
— Вася, тут — к тебе! Какая-то девушка. На курсистку не похожа, но и не из простых — интеллигентка.
— Пусть проходит, — откликнулся Василий Васильевич и поспешно взобрался в кресло.
Девушка — чернявенькая, хроменькая, боязливо, даже не прошла, — проникла в кабинет, будто перебежчик из раскинувшегося за крепостными стенами враждебного мира, и замерла, смутившись благообразного старичка, сложившего руки за письменным столом.
— Варенька, душа моя, оставь нас, будь так добра.
Хозяйка исчезла, затворив дверь — не плотно: целомудренный просвет вёл в гостиную.
— Как звать-величать вас? — шутливым голосом задребезжал Василий Васильевич.
— Мариэтта.
— А по батюшке? — умиляется хозяин кабинета.
— Сергеевна.
— Ну, сказывайте, Мариэтта Сергеевна: что за беда? — приподнято продолжил Василий Васильевич.
