Впрочем, нашёлся добряк, согласившийся скинуть полтину.
Тем не менее, расплатившись, Василий Василий не удержал причитаний:
— Опять — траты. Ну, Минцлова! Удружила! Дёрнула в Москву! — сердясь, он потряс бородкой, вспомнил утренний ругательный оборот и сказал смачно: — Будто свинья, которая бежит вопреки высшей воле от Геннисаретских вод.
— Что же, бес в ней сидит? — почему-то огорчился Бугаев. — Я-то думал: эротоманка…
Бугаев припомнил:
— Это же в Евангелии от Матфея было: «нечистый дух ходит по безводным местам».
Вольский опять подал голос:
— Я в гимназии на Законе Божьем только и сражался в «камень-ножницы-бумага». Что за Геннисарет такой?
— Библейский человек был одержим бесами, — пояснил Розанов, удобно устраиваясь на сиденье. — Иисус Христос переселил бесов в свиней, которых заставил нырнуть в озеро.
Меньшевик обернулся на извощика:
— Любезный, забрось-ка наш скарб в кузов.
— Никак не могу-с, давеча в пояснице стрельнуло-с.
Вольский с недовольной миной забросил осточертевшие круги в экипаж.
— Вы полюбуйтесь на голубчиков, — промолвил меньшевик, углядев в привокзальной толпе филеров. — Шпики! В провинции меня на грифельном острие вместе с сонмом ангелов держат.
— Это не вы предмет слежки, — вздохнул Василий Васильевич, пропустив мимо ушей атеистическую шпильку, — а вся наша троица. Карандашик-то — теософский. Ладно, поедемте в гостиницу.
— А может, ко мне, на Арбат? — предложил Бугаев. — Любезный, на угол Арбата и Денежного переулка, к «профессорскому» дому!.. Мама нас чаем с бисквитами угостит.
Розанов поморщился:
— Не нужно. Вводить новых персонажей…
— Не понимаю вас.
— Представьте, о нас книгу пишут. Вот мы в середине истории, а мы, надеюсь, в серёдке, ибо не хочется возиться с Минцловой ещё месяц. И вдруг — появляется новый персонаж. Ни к селу ни к городу. Зачем нам такие осложнения?
— Почему это мама — новый персонаж? Я знаком с ней тридцать лет без малого!
— Ах, Боря, как вы порой утомительны! Любезный, в «Эдельвейс палас»!
Экипаж тронулся.
Улицы становились уже, безлюднее, а лошади ступали всё медленней. Поводья провисли, а кучер уронил голову к груди. Розанов заметил:
— Наши пререкания запутали извощика. Эй, любезный!.. Не слышит.
Меньшевик, подняв брови, в упор посмотрел на философа:
— Василий Василич, помните, давеча попрекали меня, дескать, я хватку подпольщика потерял? Так вот, она при мне.
Розанов метнул быстрый взгляд в спину извощика, перехватил трость посередине.
— Вы так полагаете?
— Я уверен!
Вольский медленно завёл руку под борт пиджака, а когда вынул, четыре пальца были закованы металлической дугой с четырёхгранными шишечками.