— Коли найдет квартиру, так и заплатит, — отрезал старик. — А негде ночевать, так пусть идет в казарму к молодым…
— Нет, уважаемый, — покачал головой Будищев. — Я в казарме, слава богу, пожил и мне хватило!
— Служил, что ли? — осведомился Филиппов.
— А то! Самую малость до генерала оставалось, да вот незадача — турки ранили!
— Тебе к Еремеевне надоть, — смягчился мастеровой. — Дом у ей пустой, поди, не откажет. Да и в деньгах баба нуждается.
— А ты, стало быть — нет?
— Гневить Бога не буду, не бедствую.
— Ну, вот и славно! — обрадованно вмешался мастер. — Проводи его, Степаныч, сделай милость! Тебе всё одно по пути.
— Ладно, чего уж там! — сварливо проворчал старик и махнул парню рукой, дескать, пошли.
Тот, немедля подхватил свой сундучок и господского вида саквояж, тут же двинулся за ним следом, кивнув на прощание Никодимычу. Правда, мастер уже пошагал восвояси, радуясь про себя, что избавился от обузы.
Некоторое время они шли молча, но скоро Филиппова разобрало любопытство, и он спросил попутчика:
— Воевал?
— Нет, батя, — одними глазами усмехнулся Будищев. — Так, в штабе писарем отсиделся.
— Эва как! — уважительно отозвался старик. — Так ты грамотный?
— Это точно, — чертыхнулся про себя Дмитрий, всё время забывавший, что писарь, в окружавшей его действительности — должность весьма почётная и ответственная.
— Погоди-ка, — вдруг остановился собеседник и удивленно спросил: — А как же тебя турки ранили?
— Случайно.
— Ишь ты, а я думал, ты — герой!
— Нет, батя, мы люди тихие и богобоязненные.
— А под глазом у тебя, видать, от усердных молитв потемнело? — не без ехидства в голосе осведомился машинист.
— Точно, — засмеялся молодой человек.
— Ну, вот и пришли, тута Еремеевна живет.
— Ох, ты ж, — замысловато удивился Будищев, разглядывая покосившийся неказистый домишко с забитым всяким тряпьем оконцем и настежь открытой калиткой, выглядевшей чудно, поскольку ни малейшего забора не наблюдалось. — Прямо избушка на курьих ножках!
Тут на зов Степаныча вышла хозяйка, и сходство с жилищем Бабы Яги стало ещё более полным.
— Чего вам? — хмуро спросила сгорбленная старуха с крючковатым носом и седой прядью, выбившейся из-под чёрного платка.
— Да вот, Еремеевна, человек угол снять хочет. Не пустишь ли?
— Куда мне, — тусклым голосом отозвалась женщина. — Сам, поди, знаешь…
— Ничто, ему много не надо!
— Настька-то моя отмучилась, — не слушая его, продолжала Еремеевна. — привезли из больницы, а хоронить-то не за что, всё на лечение пошло…
— Ишь ты, горе-то какое, — смутился Филиппов. — А я и не знал…
— Ты охренел, старый! — возмутился парень. — Я, может и не графских кровей, но и не на помойке найденный. Ты меня куда привел?