Художественный интерес всего творчества Леонида Андреева заострен на исследовании духовных коллизий — рокового разлада духа и плоти, мысли и безумия, веры и неверия, красоты и безобразия. Уже в ранних рассказах определенно обозначилось общее направление его творчества и литературная манера, столь непохожая на обычные приемы русской беллетристики. Зрелая проза Андреева — это гиперболы стиля, сгущение «страшного» в жизни при отсутствии противоположного полюса. В миропонимании его вопросы личной нравственности не то что не имеют значения, а совершенно бессильны что-либо окрасить собою, в чем-нибудь изменить неумолимый ход вещей. Для Андреева жизнь есть столкновение столь грозных и неотвратимых сил, что значение личного воздействия и личных намерений совершенно ничтожно. Поэтому и нет у него героев, занятых поиском смысла жизни, писатель отказывает им в этом. Они — игрушки высших сил, судьбы или игрушки в руках собственных инстинктов, подсознания, с которым не в силах совладать. Чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть его рассказы и повести, рассмотреть сюжеты и общее настроение.
Без желания наполнить душу читателя безысходной тоской написан рассказ «Петька на даче». Обрисовано житье-бытье мальчика, безвыходно торчащего в темной парикмахерской и вдруг получившего возможность провести недельку на даче. Мы видим мальчугана, со всей полнотой детской цельности отдающегося несложным радостям вольной деревенской жизни — ужению рыбы, прогулкам по лесу, беганию по полям. Тем разительнее, конечно, контраст с необходимостью вернуться в парикмахерскую. Но читателя это все-таки не подавляет окончательно. Ему внушается, наоборот, мысль об устранимости зла. Думается: вот поставить бы мальчугана в хорошие условия, и он расцветет. Есть, значит, какие-то хорошие условия, при которых жизнь может идти, как следует.
Значительная доля сентиментальности есть и в рассказе «В подвале». На мрачном фоне загубленных жизней, хищно подкрадывающейся смерти, ночных кошмаров, безнадежной борьбы за грошовое существование, холода, голода, нищенской проституции и темных промыслов вдруг вырисовывается светлая и умилительная картина. Барышня из «хорошего» дома, с позором родившая ребенка в приюте, рядом с падшими женщинами, приносит своего ребенка в «подвал» — и происходит чудесная метаморфоза. Нежность и слабость маленького существа совершенно преобразовывают настроение мрачного «дна» жизни. Ребенка купают, и вокруг корыта в блаженном просветлении собралась вся почтенная компания. «Вытянув шею, бессознательно озираясь улыбкой странного счастья, стояли они — вор, проститутка и одинокий, погибший человек, — и эта маленькая жизнь, слабая, как огонек в степи, смутно звала их куда-то и что-то обещала — красивое, светлое и бессмертное. И гордо глядела на них счастливая мать, а вверху, от низкого потолка тяжелой каменной громадой подымался дом, а в высоких комнатах его бродили богатые, скучающие люди».