Самая страшная книга 2020 (Лазарев, Цветков) - страница 21
– Делаю – что? – у Волковой отсутствовали брови, а то бы она задрала их озадаченно. Ни волоска на выпуклых мясистых дугах над глазками дикой свиньи.
– Зачем вы мучаете меня?
– Потому, – сказала садистка, – что твоя болезнь не лечится иным путем.
– Я не больна.
– Ошибаешься. Ты больна неверием. А это страшнее рака.
– Я – верю, – Алла думала о гвозде на тыльной стороне столба. О монстре, таившемся в углу, демоне, который был, несомненно, порождением фантазии. – Верю в то, о чем пишу.
Волкова внимала, поигрывая плетью.
«Ты хитрее, умнее ее, действуй!»
– Я могу написать о вашем сыне. Стать вашей евангелисткой. Прославить его на весь мир.
Волкова пожевала губу. Хвосты плети подметали пол.
«Сработало, – сердце забилось быстрее. – Сука заинтересовалась, повелась».
Алла смотрела, как женщина пятится к выходу, стучит кулаком в полотно. Дверь открылась, и что-то крупное ввалилось в баню, распласталось на бревнах.
Тело.
Волкова сапогом пнула лежащего человека. Перевернула на спину. Показалось белое лицо.
Алла закричала истошно. У ног садистки растянулся Сергей Шорин, и он определенно был мертв. Расследования заносили Аллу в морги, она неоднократно видела трупы. Она идентифицировала странгуляционную борозду под кадыком мужчины. Шорина задушили удавкой. Возможно, во сне. Раздели и бросили в баню, – откуда-то вылезла информация о покойниках, которых парили по-черному предки-язычники, охаживали веником, готовили к загробной жизни.
Кончик языка высунулся изо рта Шорина. На веках были нарисованы два черных крестика.
– Наши евангелисты, – промолвила Волкова, – черви и кроты. Воробьи и мыши.
Она ушла, оставив Аллу в компании со скорчившимся на боку мертвецом. Лязганьем замка прищемила отчаянный вопль.
– Сейчас, сейчас. Сейчас, доченька.
Алла шептала в пустоту, до красноты натирая спину о столб. Большинство свечей погасло. Тьма выкарабкалась из углов, сожрала ровно половину Шорина. Затекла в его глазницы нефтяными лужицами. Алла запретила себе думать о чудище с крысиными зубами. Блокировала кошмарные мысли.
Встав на цыпочки, она перетирала веревку гвоздем и задавалась вопросом, что порвется прежде – путы или сухожилия. По щекам лились слезы. Грудная клетка выгнулась килем. Алла уперлась пяткой в опору, от усилий мышцы трещали, скрежетали зубы.
– Давай же!
Веревка лопнула. Алла полетела головой вперед. Приложилась скулой к настилу, но, не обращая внимания на боль, тут же принялась освобождать ноги. Веревка нехотя поддалась.
Рано радоваться.
На четвереньках она подползла к Шорину.
– Извини меня.
Мужчина показывал язык, безучастный, холодный.