Алла похлопала его по плечу. Встала, попрыгала, разминая конечности. Взгляд прикипел к кресту на дверях. План созрел, она схватила кочергу, и приятная тяжесть металла аккумулировала силы. Алла задула свечи.
В углу, во мраке, там, где ей привиделся монстр, она караулила, стиснув импровизированное оружие.
– Мама придет, солнышко. Мама обязательно придет.
Она вспомнила, как тяжело дались ей роды, как на девятом месяце не могла самостоятельно застегивать сандалии. Ноги опухали, она носила сланцы. Врач сказал, летом у всех беременных так. Андрей помогал. Он купил ей великолепный польский чайник, при нагревании менявший цвета. Шестьдесят градусов – зеленый, как лягушка (гугушка, говорила Даша), девяносто градусов – красный. Идеально для детской смеси. Сутки рожала, тужилась, ребенок не встал, как надо. Выдохлась, сделали кесарево. Воткнули канюлю в позвоночник, чтобы вливать дозы чего-то там в спинной мозг. Операционная, воды, кровь… страшно, что анестезия не подействует, что по живому разрежут. Чувствовала, как чужие руки копошатся в животе. Два вскрика, девочка длинная, почти шестьдесят сантиметров… Осы в палату залетали, дочка сладкая получилась.
Алла всхлипнула.
В предбаннике зашаркало. Что-то еще хорошее нужно вспомнить. Как купальник мерила и молоко грудное на пол потекло. В четыре струи, целая лужа получилась, так стыдно, салфетки в лифчик засовывала…
Дверь открылась, в баню просочился тусклый свет. Вошла тень Волковой, потом сама Волкова, плоть на привязи черного плоского потустороннего фантома. Шершавый металл впился в ладони Аллы. Скулы свело, мочевой пузырь панически сигналил. Она выставила кочергу, как меч. Изготовилась.
Дверь затворилась. Чужое дыхание. Шаги. Чиркнула спичка, осветила Волкову – тварь повернулась к Алле широкой спиной. Нагнулась, подпалила свечной фитиль. Один, второй…
Алла бросилась через комнату и ударила кочергой по седому затылку. Будто по гвоздю молотком – Волкова ухнула и присела. В волосах заструилась кровь.
Алла отскочила, готовая отразить любую атаку.
Несмотря на рану, Волкова поднималась. Неуклюже поворачивалась к беглянке, толстые пальцы щупали рукоять плети. Алла коротко зарычала и ткнула кочергой снизу вверх. Стальной шип вонзился сектантке под ребра. Хотелось видеть страх на обрюзгшей морде, но Волкова не доставила ей такого удовольствия. Она улыбалась! Гадина улыбалась, оголяя кариозные резцы.
Алла навалилась, кол пробил какую-то преграду в груди Волковой и проскользнул сантиметров на пять. Садистка захрипела. Улыбка превратилась в обагренный кровью оскал. Кочерга прошила сердце той, кого отшельники почитали за Божью мать. Волкова осела на пол. Кол торчал из ее груди. Остекленевшие глаза таращились в потолок. С потолка…