Выпрямившись, я взглянул на обезглавленного ангела, но скульптура явно не хотела давать мне никаких подсказок. Я задумался, что же произошло с ее головой и руками. Вероятно, церковь сохранила их. Или какой-то чудак утащил в качестве сувениров и теперь держит в тайнике под половицами. Всяко лучше, чем настоящая голова.
Я что-то упускал. Что-то очевидное. Внезапно я обратил внимание на то, как странно наклонена статуя, и все понял. Обойдя ее сзади, я снова нагнулся.
Там, где корни лозы начали выталкивать ее из земли, было углубление. Ямка в сырой земле. И в эту ямку было что-то воткнуто. Сунув в нее руку, я скривился от ощущения холодного влажного грунта. Что-то, завернутое в полиэтилен. Мне понадобилось сделать пару рывков, чтобы вытащить его. Стряхнув с пакета грязь вместе с несколькими слизняками и уховертками, я стал его рассматривать. Размерами с лист формата А4, толщиной с половину средней книги в мягком переплете. Обернуто пакетом для мусора и стянуто изолентой. Чтобы открыть его, понадобятся ножницы. А это означало, что мне придется вернуться в школу.
Сунув пакет в рюкзак к записным книжкам и сочинениям, которые сейчас мне следовало проверить, я застегнул его, поднялся и быстро зашагал обратно к калитке, огибая церковь, но, уже почти дойдя до нее, понял, что я здесь не один. На единственной скамейке под старым явором сидел какой-то человек. Знакомый тощий, сгорбленный силуэт. Мое сердце упало. Только не сейчас. Мне нужно вернуться в школу. Нужно вскрыть пакет. Еще не хватало разыгрывать обеспокоенного учителя или треклятого доброго самаритянина.
Однако верх взяла та невыносимая часть моей личности, которую искренне заботят проблемы детей и которая, собственно, и привела меня в педагогику.
Я подошел к скамейке.
– Маркус?
Слегка вздрогнув, он оглянулся и поднял глаза. Реакция того, кто всегда ждет лишь оскорблений или ударов.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я.
Выражение его лица изменилось, и он покраснел от стыда.
– Ничего.
– Ясно.
Я ждал. Именно это иногда и бывает нужно. Если ты хочешь, чтобы дети тебе о чем-то рассказали, на них нельзя давить. Тебе следует отступить и дать им признаться во всем самим.
Маркус вздохнул.
– Я прихожу сюда, чтобы съесть свой обед.
Мне хотелось задать вопрос «почему?», однако я понимал, что это было бы глупо. Почему Рут Мур каждый день ела свой обед на автобусной остановке неподалеку от школы? Потому что там было безопаснее. Можно было не опасаться хулиганов. Лучше уж провонявшаяся мочой остановка или влажная скамейка на холодном кладбище, чем ритуальное унижение в столовой или на игровой площадке.