– Ты вчера обмолвился, что поедешь утром, и я вот решила… – неуверенно начала она. – В общем, можно я с тобой поеду? Я чувствую вину перед твоей мамой. Все же это из-за меня вы поругались…
– Какое же ты чудо, Никс… – только и нашел, что пробормотать я. – Думаю, она будет не против.
– Правда? Я так виновата… – соседка посмотрела на меня с такой надеждой, что я, отринув все сомнения, прижал ее к себе, поцеловал в макушку и на миг закрыл глаза. Хотелось прочувствовать этот момент, когда внезапно понял для себя нечто очень важное: она нравится мне настолько, что не пугает даже ее расстроенный вид. Напротив, впервые за долгое время захотелось успокоить, обнять, поделиться теплом и уверенностью…
Хотя после затяжной депрессии мамы я долгое время бежал от всех, кто пытался делиться негативными эмоциями. Просто не мог выносить чужих слез, жалоб или сомнений. Страх перед тем, что снова придется кого-то успокаивать, слышать надсадные рыдания и навещать в клинике после нервных срывов, стал настолько силен, что мне казалось: проще быть одному, отделившись от мира и людей стеной огромной толщины, допуская лишь редкие беседы и ни к чему не обязывающие знакомства. Я понимал, что это неправильно, но не собирался что-то менять, пуская кого бы то ни было в свою зону комфорта.
Ника стала моим лекарством, моей отдушиной. Свежим воздухом, ворвавшимся сквозь приоткрытое окно в затхлое помещение.
И сейчас, когда я обнимал ее, она замерла словно зверек, пойманный в ловушку. Испуганный и выжидающий, что же будет дальше.
Я мог отпустить и отступить. Даже почти убедил себя, что надо поступить именно так. Но ее ладошка нерешительно легла мне на плечо. Не отталкивая, а словно бы поощряя.
Это простое движение вызвало во мне фейерверк чувств. Сразу вспомнился ее поцелуй перед защитой, когда она думала, что я сплю… Робкий и воодушевляющий. Настоящий.
А после она стеснительно отводила глаза, не смея смотреть на меня. Моя маленькая соседка, мое оранжевое солнце, счастье, с губами цвета вишни…
Пальцем я потянул ее подбородок вверх, заглядывая в лицо, пылающее от смущения. Улыбнулся и, не в силах больше терпеть, поцеловал. Без напора. С надеждой на ответ…
Миг, второй, третий. И ее язык коснулся моего, а ладошка, лежащая на плече, двинулась выше, замерев на шее. Пальцами она перебирала кончики волос у меня на затылке, доверчиво прижимаясь всем телом и пробуждая во мне нечто такое, отчего в груди заиграл оркестр, разрывая на части от переизбытка чувств.
– Ника, – шепнул, чуть отстранившись, но не отпуская от себя.