Помни, что лучших друзей, чем мама, сестра, дочь у тебя не будет. Не отрезай себе пути к отходу. Не укорачивай мне жизнь, ты достаточно сделала для этого. Лучше любить меня живую, чем мертвую, и здоровую, чем больную.
Очнись. И да поможет тебе Бог. Молись.
С искренним беспокойством о тебе, мама».
К этому письму я прислушиваться не стала. На тот момент мне исполнилось тридцать пять лет.
Я почувствовала себя взрослой не только для того, чтобы нести ответственность, но и совершать ошибки, делая собственный выбор. Я почти освободилась от чувства вины перед матерью.
Удивительно, что сейчас мама нахваливает моего второго мужа при каждом звонке и называет его исключительно уменьшительно-ласкательными именами.
МАМИНА ИСТОРИЯ ЕЕ СЛОВАМИ
Мама родилась в первые послевоенные годы. Она была вторым ребенком в семье, старший брат на пять лет ее старше. До шести лет мама жила в детском доме. Как мама рассказывает сама о себе, она всегда была принципиальным ребенком. Про детдом мама отзывается крайне тепло. Особенно с любовью вспоминает она няню, которая, единственная, кто могла найти к ней подход и справиться с ее самовольным характером.
Недавно я вновь спросила ее, что она думает про свое детство, про свои отношения с мамой.
И вот, как мама рассказывает мне свою историю:
«Я родилась в детдоме и до шести лет была там. Какая мама? О чем и о ком ты говоришь? В детдоме у меня была няня, и когда не могли со мной договориться, то посылали к ней.
Я к ней приходила, и она всегда так тихонько просила меня:
— Возьми свою лавочку и садись.
Я садилась на лавочку, клала голову няне на колени, и она начинала гладить меня по голове.
— Что случилось, Верочка, — спрашивала меня няня, — я тебя слушаю, рассказывай.
И я ей рассказывала ситуацию, с чем и почему я была не согласна. Няня меня внимательно слушала и никогда не перебивала.
А потом спокойно и ласково говорила мне:
— Верочка, а ты не думала, что может быть еще так-то или так-то можно поступить?
Иногда я с ней соглашалась, но чаще нет.
И вот, когда я соглашалась, то вопрос решался сам собой, а когда нет, то няня говорила всегда одну и ту же фразу:
— Верочка, ну я прошу тебя, ангел мой, ну ради меня сделай это.
И тогда я вставала в обиженную позу, вскидывала руку с указательным пальцем и, грозя ей этим пальцем, говорила:
— Хорошо, но учти, что только ради тебя.
И конфликт был исчерпан. Я ее очень любила. Нас в детдоме не обижали, никаких матов или тем более издевательств я не помню. Жрать все время хотелось — это да, а так все нормально было.
И вот, помню, подзывает она меня, а я сразу неладное заподозрила, ведь обычно я к ней ходила, а в этот раз она меня подзывает и говорит: