– О чем ты все время думаешь?
– Я?
– Ты!
– А ты о чем?
– Я – о тебе!
– И я – о тебе… – Башмаков по сложившемуся обычаю поцеловал коричневый, похожий на изюмину девичий сосок и вздохнул про себя: «Бедный ребенок, она еще верит в то, что лежащие в одной постели мужчина и женщина могут объяснить друг другу, о чем они на самом деле думают!»
– А почему ты вздыхаешь? – спросила Вета, согласно тому же обычаю подставляя ему для поцелуя вторую изюмину.
– Поживешь с мое…
– Я обиделась! – сообщила она, специально нахмурив темные, почти сросшиеся на переносице брови.
– Из-за чего? – превозмогая равнодушие, огорчился он.
– Из-за того! До меня ты не жил… Не жил! Ты готовился к встрече со мной. Понимаешь? Ты должен это понимать!
Свою правоту она тут же начала страстно доказывать, а он терпеливо отвечал на ее старательную пылкость, чувствуя себя при этом опрокинутым на спину поседелым сфинксом, на котором буйно торжествует ненасытная юность.
– Да, да… Сейчас… Сейчас! – болезненно зажмурившись, в беспамятстве шептала Вета и безошибочным движением смуглой руки поправляла длинные спутанные волосы, мятущиеся в такт ее добычливым чреслам.
Эта безошибочность во время буйного любовного обморока немного раздражала Башмакова, но зато ему нравилось, когда Вета внезапно распахивала антрацитовые глаза – и слепой взгляд ее устремлялся в пустоту, туда, откуда вот-вот должна была ударить молния моментального счастья…
Девушка открыла глаза. Но совсем не так, как ему нравилось: взгляд был испуган и растерян. Горячее, трепещущее, уже готовое принять в себя молнию тело вдруг сжалось и остыло. Мгновенно. Башмаков даже почувствовал внезапный холод, сокровенно перетекающий в его тело, будто в сообщающийся сосуд.
«Наверное, так же чувствуют себя сиамские близнецы, когда ссорятся, – предположил он. – Сейчас спросит про Катю…»
Вета склонилась над ним и прижалась горячим влажным лбом к его лбу. Ее глаза слились в одно черное искрящееся око.
– А ты не обманываешь?
– Ты мне не веришь?!
– Тебе верю, но есть еще и она…
– Ты же знаешь, мы спим в разных комнатах.
– Правда?
– Врать не обучены! – оскорбился он, думая о том, как все-таки юная наивность украшает мир.
– Но ведь она…
– Катю это давно не волнует.
– Ее! – Вета обиженно выпрямилась.
– Ладно: ее это давно уже не волнует, – согласился Башмаков.
– Наверное, лет через двадцать меня это тоже волновать не будет. А ты станешь стареньким, седеньким, с палочкой… Я тебе буду давать разные лекарства.
– Знаешь, какие старички бывают? О-го-го!
