Плачущий мужчина на женщин действует отрезвляюще. Они замолчали. Заведующая сделала знак и все, кроме нее, вышли.
— Москва слезам не верит, Иван. Доказать, что именно ты подменил морфин невозможно, раз диспетчер принял у тебя коробку, значит, она и должна отвечать. Но я им верю. А дело, в общем-то, подсудное.
— А мне вы не верите? — кое — как выдавил Иван.
— А тебе нет.
— И что теперь? Я ничего не крал! Честное слово.
— Это ты так говоришь. Теперь у тебя два пути. Или ты уходишь со скорой, или ищи другую подстанцию, где на твои фокусы с наркотиками будут смотреть сквозь пальцы. Мне от тебя ждать очередной свиньи нет никакого желания. Следить за тобой я тоже не хочу. Это унизительно для меня и моих сотрудников. Даю тебе два дня на поиск другого места работы. Ты знаешь, найти повод для увольнения по статье мне не трудно, но к таким мерам прибегать не хочу. Ты еще молодой, может быть, этот случай научит тебя быть серьезнее и отвечать за свои поступки. Бывает, разобьют ампулу — так и говорят честно, акт составили бы и всего проблем. А ты — подлогом занялся.
— Я ничего не подменял, — прошептал Иван и повторил, — Честное слово не было ничего. И коробку я не ронял.
— Меня это не интересует. — Жестко произнесла заведующая, — а словам я не верю уже давно. Только дураки верят «честному слову», нет сейчас ни у кого ни чести, ни совести. Иди. Вот бумага, пиши заявление. Завтра скажешь, куда переводишься.
— У меня сутки, — напомнил Иван.
— На завтра тебе нашли подмену. Занимайся переводом или поиском работы. И чтобы послезавтра твоего духу на подстанции не было!
До машины Иван дошел как в тумане. Он не отвечал на приветствия водителей и медиков. За сиденьем нашел початую бутылку с херши — колой, попил, успокоился. Первая мысль, посетившая мозг, кое — как вышедший из стояния шока, была:
«Ну вот, товарищ полковник, повод для перевода возник сам собой!»
— Первым делом завтра утром я поеду на ту подстанцию и договорюсь о переводе, — произнес Иван, чтобы убедиться, что голос уже не дрожит.
Когда он выехал за ворота и остановился у перекрестка, вторая мысль его окатила словно холодным душем: «Это же был спектакль! Какой я дурак! Но как они все это разыграли?! Я же поверил». Иван припарковался у тротуара и снова попил, чтобы успокоиться. «А раз я поверил, то любой поверит. Ай да полковник!».
Иван теперь был уверен, что вся эта сцена с обвинением была разыграна. И почти сразу уверенность сменилась на сомнения, чтобы все так мастерски сыграли? А он что, их там изучал? Да он в шоке был. Сейчас спроси его, кто, где стоял и что говорили, он и не вспомнит. Настолько был очумевший от обвинения. Вероятно, что спектакль разыграла заведующая. И не одна, но доказать сейчас невозможно, видимо с ней в постановке принимала участие старший фельдшер, а диспетчер и аптека просто старались снять с себя ответственность и невольно подыгрывали. Конечно, он невнимательно принимал наркотики, и не осматривал ампулы. Это точно. Он открывал коробку, чтобы пересчитать ампулы, но надписи не читал. На это и рассчитывали начальницы. Мало кто в точности соблюдает инструкцию, особенно, когда после отработанных десяти или пятнадцати вызовов дневного дежурства принимаешь имущество ночной бригады. Бывает, что коробку выдают вместе с вызовом, и кто когда смотрит наркоту? Суют ее в карман, только потом могут открыть и поинтересоваться. Наркоту пополняет сама аптека. Ночные сдают диспетчеру коробку с пустой ампулой и рецепт. Днем коробки лежат в сейфе в диспетчерской, и выдаются в шесть или семь вечера. Диспетчер наркотики не трогает. Он не имеет дела с больными…