Кофе помог. Свинцовая тяжесть из головы после дневного сна и чашки кофе уменьшилась настолько, что практически не мешала думать. Мама еще на работе. Можно поехать домой. А то здесь в холодильнике мышь повесилась, а есть уже хочется.
Иван тщательно на мельчайшие кусочки хотел изорвать лист из тетради, но потом ушел в туалет и сжег все записи. Не то, чтобы он подозревал, что кроме него ключ может быть еще у кого-то, а просто вспомнил слова полковника «Никогда ничего не записывайте!».
Как и ожидалось, дома не было никого. На тахте лежит раскрытый «Щит и меч».
Решив отзвониться, что «ничего не видел» ближе к десяти вечера, и оставить доклад Москвичову на завтра, Иван пообедал, чем нашел в холодильнике, принял душ и улегся с книгой. Читая, он параллельно размышлял о прошедших сутках. Оксанина записка осталась на той квартире. Сто долларов для ЮАНа есть, лежат в шкафу под бельем.
Читать про Гитлера, Канариса и Ландсдорфа было не интересно, точнее не так интересно, как про Иоганна Вайса и его опасную службу. Труднее всего, конечно, это жить в шкуре врага, оставаясь порядочным человеком. Еще сложнее работать со своими, внутреннее понимая, что они как бы враги, но все — таки свои. Иван невольно примерял на себя шпионскую работу. Но отсутствие осознания нахождения среди врагов очень мешало. Такие же медики, такие же русские или как говорит президент Ельцин «дарагие рассияни», и очень трудно делать вид, что «понимаешь» их поступки, принимать и оправдывать. Так с ума сойти недолго. Ведь не притворяясь, не надевая маски безразличия или понимания, общаться с этими людьми невозможно. А коварное подсознание при этом уговаривало, что они же в жерновах обстоятельств, им же приходится выживать. Как и всем в стране сейчас. Хитрить, мудрить, идти на нарушение законов, «пока никто не видит, не знает и молчит». Невольно к сотрудникам подстанции Иван чувствовал сильную симпатию, ко всем без исключения, даже к заведующему Никитину, хотя интуиция уже подсказывала: «он очень опасный человек!».
Очевидно, что на подстанции ЮАНа действует жесткий закон омерты. Иначе Москвичову не было бы нужды засылать туда Ивана. Стало подтверждаться подозрение полковника, что у руководства, то есть у ЮАНа есть связи в криминальном мире. Явных доказательств у Ивана пока нет. Но, похвалив его в диспетчерской и рассказав об успехах на вызове у Бакировой, ЮАН открыл информационные шлюзы, и люди стали с Иваном намного откровеннее. Если бы мог, точнее, если бы это не было слишком подозрительно, Иван поехал бы на подстанцию — послушать, пообщаться в нерабочее время. Нужен повод. Мозг проворачивал шестерни, а глаза читали одну и ту же строчку в книге: «Он должен был иметь дело не с гитлеровцами, а с их пособниками — бывшими своими соотечественниками».