…Только сейчас Глеб вспомнил, что сегодня воскресенье и колокола зовут к заутрене. Мать ему рассказывала, что колокольня эта в соседнем селе, за восемь километров, и что там давно работает церковь. Когда она была помоложе, они с бабушкой ходили туда слушать колокольный звон, потому как там звонарь знаменит на всю округу.
Шла последняя неделя каникул. Глеб чувствовал, как тревожно ныло сердце: он ждал училище, а училище ждало его. Какое-то повзрослевшее чувство жило в нем — и как бы уравновешивало его желания. Но самое удивительное — в эти дни он больше всего думал о Димке Разине… Что это, соскучился?
Первого сентября было построение. Генерал-майор Репин вышел на трибуну. Построившиеся в каре роты бойко отвечали на приветствия. Что ни говори — в суворовцах жило чувство общности. Особенно это чувствовалось в третьей роте: как-никак они становились старшими.
И младшие, и старшие, в чистенькой отглаженной форме с лампасами шли парадным строем. Возле трибуны, затаив дыхание, во всю силу вытягивали носок и, повернув голову, буквально поедали глазами начальство.
Взводы развели по учебным корпусам, и в коридорах сразу возник школьный гам…
Майор Шестопал был строг и недоступен; он отдавал короткие приказания, и все понимали, что спорить с ним бесполезно. Впрочем, с ротным никто и не спорил.
Все ждали обещанного увольнения. Пашка Скобелев с загорелым южным лицом лез в компанию Вербицкого, но тот почему-то пригласил к себе домой Горлова и Димку Разина. Глеб Сухомлинов участвовать в этом деле наотрез отказался, что еще более подзадорило Димку. Тем более, тот носился в героях дня, рассказывая Парамоновым и всем прочим, как он здорово летом «снимал девчонок» и вообще жил по высшему стандарту. Но даже наивные братья Парамоновы понимали, что Разин врет: с его ли способностями!..
Другое дело, Карсавин. Если он и прибавлял, то получалось красиво. Серега за лето заметно повзрослел. Упрямая складка красиво легла между бровей. В его лучезарных, темных глазах таилась энергия. Он то и дело поправлял волнистые, ухоженные волосы. Правда, командир роты приказал ему «подравняться». Не подстричься, а «подравняться»…
Во всем облике Карсавина виделась натура честолюбивая и пылкая.
Чувствуя некоторую отчужденность в роте, Сергей, видимо, понимал, что причина в Сухомлинове, и потому старался к нему подмазаться. Но подмазаться так, чтобы не пострадало собственное самолюбие. Однако Сухомлинов с Карсавиным был холоден: хоть и старая, но обида, и в Глебе она еще жила.
А так в роте все как будто по-прежнему, словно и не было каникул, не было лета и другой жизни.