— Тебя понял, — спокойно сказал Джон. Они и представить себе не могли, сколько человек томятся сейчас на СКП перед остекленной стеной, выходящей на летное поле. Все сдества, обеспечивающие слепую посадку, приведены в готовность. Все ниже и ниже опускается облачность, размытая первой капелью осеннего дождя, и наконец достигла того состояния, какое во всех метеосводках именуется туманом. Пройдя дальний и ближний приводы, обнаружив себя на экране посадочного локатора, один за другим, высекая искры из посадочной полосы, приземлились истребители. Когда оба зарулили на свою стоянку, побледневший Клепиков озарился улыбкой номер три и закричал:
— Ведро валидола! — А улыбка его означала: я вас приветствую и одобряю, ребята, потому что вы настоящие молодцы.
…Замерли на стоянке двигатели, угас их последний тонкий свист. Механики подали стремянки. Аркадий сошел первым и кинулся к своему ведомому, испытывая страшное облегчение потому, что кончилась наконец-то эта бешеная ка в сизых непроницаемых облаках, отзвуки и звонки маркера при проходе дальнего и ближнего приводов, и широкая ясная предстала перед глазам бетонированная полоса родного аэродрома.
— Джон! — закричал он изо всех сил. — Иванушка-дурачок, черт тебя подери! Как у я?
— Терпимо, командир. Еще на полусогнутых от страха хожу, зато понял, что такое авиация.
— Лучше поздно, чем никогда, понять это, Петушков, — возбужденно засмеялся Баталов и обнял его за плечи.
Невесть откуда к ним подбежал замполит Болотов и закричал, светясь широкой улыбкой:
— Ребятушки, ну как хорошо, что вы дома се в порядке! По вашим разведданным наша сторона уже атаковала «противника». Командир просит сделать на карте тактической обновки последние отметки. Одним словом, пошли!
Они поднялись на верхний этаж командного пункта, но Клепиков лишь обеспокоенными глазами скользнул по ним и махнул рукой, удерживая от рапортов. Аркадий по его озабоченному лицу сразу понял: что-то тревожное, если бедственное, происходит вокруг, а вернее, в том пространстве, которое находится на большом расстоянии отсюда и на большой высоте, и строгим взглядом осадил широко улыбающегося Петушкова, шедшего следом за ним. Джон недоуменно заглянул в глаза своему старшему летчику, видимо, хотел сказать что-то веселое, но внезапно сник. Из динамика, висевшего над головой руководителя полетов, раздался слегка вибрирующий голос:
— Я — трехсотый. Горит лампа… пожар. Высота пять тысяч. Выключаю двигатель.
Клепиков держал перед собой маленькое жерло микрофона. Маленькое, но чем-то напоминающее жерло пушки, собирающейся выпалить. На лице у Клепикова не было ни одной из его коронных улыбок, подсчитанных офицерами гарнизона. Просто очень полное и очень бледное сосредоточенное лицо.