— У тебя теперь рука очень горячая, папа, — проговорил Аркадий.
— Тебе неприятно? Я сейчас уберу, — хрипло согласился генерал. — Так вот, сынок, в жизни важно определить свое время. Я его, кажется, определил верно, хотя и не слишком радостно в этом признаваться даже самому себе.
— Ты обиделся на Андрея, папа?
— Нет. Слишком много я пережил, чтобы обижаться. Вы ведь все хорошие ребята. Бурлите, ошибаетесь, схватываясь, но всегда искренне, а когда отлетает шелуха, остается хорошее, честное. И Маджари хорош, и Беломестнов, и Болотов. Он ведь не по злому умыслу на тебя тогда ополчился. Решил, что идет в бой за великие принципы. Если бы посмотрел со стороны холодными глазами на свою затею, отрекся бы. Молодость и неопытность — это иногда пышный фейерверк… Ты тоже мне нравишься, сынок. Ветер авиации уже опалил тебя. Вишь, каким ты стал загорелым! И в глазенках твердая сообразительность проскальзывает. Это у каждого летчика, которому мадам смерть в глаза заглядывала, такой отпечаток остается. С личным-то как? Любви еще не завел? — Антон Федосеевич искоса посмотрел на сына. — Я все-таки мечтаю в старости внука понянчить. Нет, нянчить не буду, а когда он пеленки перестанет мокрыми делать и по нашей матушке-земле начнет передвигаться, привезешь. Так как?
— Было, отец, было.
— И кто же она?
— Чужая жена, к сожалению.
— Огорошил! — Командующий от неожиданности даже привстал, но сердце заломило, и он опять повалился на подушки. — Этак ты меня и на самом деле доведешь до инфаркта, сынок. Зачем же чужую семью ломать? Не с этого надо начинать личную жизнь.
— А если я по-другому не могу, отец? Если такой, как она, я больше не встречу? Это я как на исповеди тебе.
Генерал окинул взглядом поникшую фигуру сына и невесело вздохнул:
— Задал ты мне, сынок, уравнение с тремя неизвестными. Однако ты уже большой, и как тебе это уравнение решать — я плохой советчик.
— А все же, отец? — с надеждой в голосе спросил Аркадий.
— Она-то тебя любит?
— Любит, отец. Я давно вижу, что в ее глазах творится. Когда беда у меня случилась, она меня подкараулила, чтобы откровенно спросить, трус я или нет. Спрашивает, а у самой слезы едва по лицу не текут. Бывает, отец, в глаза человеку посмотришь — и не надо никаких слов.
— Бывает, — мрачно подтвердил генерал. — Что я скажу тебе, сынок? Когда я встретил на фронте твою маму, я сразу понял, что другой женщины в моей жизни быть не может. А у других бывает и так, что каждую, к которой потянуло сердечко, считает человек единственной. Потом разберется и видит, сколько вокруг еще более совершенных. Надо хорошо разобраться в самом себе, сынок, и только потом рубить гордиевы узлы.