Коржов широко улыбнулся.
— Ему придется этого прозвища вас лишить.
У немецкого аса дрогнули губы, но он тотчас же овладел собой и вызывающе поднял подбородок.
— Я сбил двадцать три самолета. Польских, французских, греческих, английских. Но у каждого аса такова уж судьба — рано или поздно его ожидает впереди трасса противника. Ваш летчик, должно быть, большой виртуоз, если он сумел поразить мой «мессершмитт» на таком неповоротливом самолете, как «Ил-2». Где он? Я готов пожать ему руку.
— Антоша, Баталов, — тихо и как-то особенно ласково позвал Коржов, — где же вы? Окажите любезность, покажитесь господину барону.
Баталов вышел из-за чужих спин взъерошенный, с прилипшей к вспотевшему лбу мальчишечьей челкой, подошел к немцу. Отто фон Корнов сделал шаг назад, совершенно потрясенный.
— Вот этот мальчик?
— Успокойтесь, барон, — сказал Баталов. — Это моя работа.
Немец смотрел на него широко раскрытыми застывшими глазами.
— О майн готт! — Барон потрогал чисто выбритый холеный подбородок и обратился уже к Коржову: — О! Русский командир! Если у вас и остальные пилоты таковы, я могу вас поздравить. Я очень рад, что не уничтожил этого мальчика. Вы же понимаете, в чем дело, — перевел он глаза на Баталова, — вы гениально ушли от моей первой трассы. Таким точным маневром от меня еще никто не уходил. Вы сделали вот так, — показал полковник ладонями, — и моя трасса прошла вот здесь. А потом я зашел снова, уже с хвоста, и вас уже ничто бы не спасло, если бы не ваш простой, но такой ошеломляющий маневр. В вашем гороскопе действительно есть счастливая звезда. Мой добрый совет: переучивайтесь на истребитель, и мы когда-нибудь встретимся в воздухе, как два рыцаря. Я тогда возьму реванш, но твердо обещаю, что не буду добивать вас в воздухе, если вам удастся выброситься на парашюте. Мой «туз» еще сразится с вашим «петухом».
— Успокойтесь, барон, этого уже никогда не случится, — повел бровями комиссар Авдеев.
— Но почему? — удивился немец.
— Потому что вы уже отвоевались.
— Ах, это!
Коржов с интересом наблюдал за асом. Что-то необычное было в его поведении. Коржову уже приходилось присутствовать несколько раз на допросах пленных фашистских летчиков. Эти допросы являли собой унылую картину. Гитлеровцы однообразно, как в плохом театре на репетиции, выбрасывали правую руку вверх, кричали: «Хайль Гитлер!», «Русским капут!»,
«Москва падет!», «Хайль блицкриг!». Некоторые даже пытались петь гимн «Великая Германия». Этот же, как спортсмен, в диком азарте говорил только о воздушных боях и расхваливал себя как аса. Но все равно он был такой же коричневой чумой, потому что по-пиратски жалил наши самолеты и от этого приносил не меньше вреда.