Она замолчала и снова с усилием открыла зеленые страдающие глаза. Голова была свинцовой.
— Клянусь, Анка, всем хорошим, что у нас было, — прошептал Баталов.
— А теперь бери шприц и коли.
…Анна считала, что умрет через неделю, но ошиблась. На следующее утро ей стало так плохо, что пришлось срочно привозить знаменитого врача из Москвы. Он очень недолго осматривал жену Баталова, не промолвившую в это время ни слова, а потом жестом попросил Антона Федосеевича в коридор и коротко сообщил, отводя в сторону натренированный от общения с близкими родственниками умирающих взгляд:
— Это уже агония, товарищ подполковник. Больше двух суток она не проживет. — И, не прощаясь, вышел.
Антон остался в узком коридоре, прислонившись спиной к свежевыбеленной стене и не замечая, что пачкает мелом свой новый китель. Хлопнула дверь, и с порывом ветра в коридор вбежал в пестрой шубенке Аркадий, На голоЕе его быА старый отцовский шлем, а шубка подпоясана армейским ремнем.
— Папа, а нас распустили. Нам тетя Клава сказала, можете идти домой, потому что ей в Москву надо. А мама опять спит? Когда она перестанет спать, папочка?
Антон Федосеевич схватил сына на руки и, как был, без шапки и шинели, выбежал из дома. Придавленный и оглушенный страшным известием, он долго ходил по аллее, не отвечая на приветствия встречных. Мягкий, еще не прихваченный морозом снег податливо проваливался под подошвами его сапог. «Меньше двух дней», — с ужасом думал Антон Федосеевич, все крепче и крепче прижимая к себе сына. У Аркадия были тревожные, недоуменные глаза, и, облизывая потрескавшиеся от ветра губы, он спрашивал простуженным голоском:
— Папочка, а ты почему плачешь?
— Это тебе показалось, сынок, — успокаивал его Баталов, но сын не унимался:
— Ты перестань плакать, папочка. Я тебя очень люблю, и мы всегда будем вместе.
— Будем, сынок, — растерянным шепотом обещал отец. — Всегда будем вместе.
— И когда ты состаришься, я вырасту и буду тебя кормить.
— Идем к маме, Аркаша, — спохватился Антон Федосеевич. — Я же смотри в каком виде выскочил!
Анна лежала с закрытыми глазами, опавшее лицо с остро выдавшимися скулами казалось безжизненным, но грудь ее с усилием поднималась и опускалась. Горящее, высушенное болезнью тело еще сопротивлялось смерти.
— Больно, Антоша, — прохрипела она. — Желудок, селезенка, печень. Вся разваливаюсь по кускам.
Аркадий ткнулся подбородком в теплую подушку, несуразно сказал:
— А ты скоро выспишься, мамочка?
— Скоро, — глухо ответила она и всхлипнула. — Антон, накорми нашего мальчика, а потом снова со мной посиди. Мне легче, когда ты рядом.