И если разобраться, их счастье, этих ребят с передовой, что они об этом не знают. Невозможно представить, что бы произошло, проведай они, уставшие, с измотанными нервами, нередко голодные, а то и завшивленные, и — главное! — вооруженные, что именно в то время, когда они с ностальгической тоской вспоминают о родном доме, в этом самом доме привечают и потчуют интимными ласками постороннего…
Воистину, прав великий «отец» бессмертного Фауста Гете, утверждавший, что «Будь ты король или простой землепашец, ты будешь по-настоящему счастлив лишь тогда, когда в твоем доме будет мир и покой»… Как же, обеспечат они, такие вот шлюхи, мир и покой в доме, держи карман шире!..
— Что случилось? — вспомнив сказанную Калюжным фразу, механически переспросила женщина, не особенно вдумываясь в его слова.
Она сейчас лихорадочно выстраивала в голове версию того, что потом мужу можно будет сказать, что это заглянула Ленка с пятого этажа или Татьяна с девятого… Лишь бы этот Калюжный, или как его там, не увидел самого гостя, тогда можно будет хоть как-то объяснить и присутствие этих злосчастных туфель. Сказать, что, например, Ленка заглянула вместе с мужем.
— Что случилось, спрашиваешь? — подчеркнуто перешел на «ты» Константин. — Я Мишку привез! А так — все, больше ничего особенного.
— То есть как привез? — испугалась совсем иного, еще не понимая, что произошло, женщина. Ей вдруг подумалось невероятное: что муж решил сделать ей сюрприз, стоит за дверью на лестничной площадке и сейчас войдет. — И где он?
— В морге! — рявкнул вертолетчик. — В морге он лежит, холодненький!.. Заиндевевший!.. Берегиня…. твою мать!
Выплеснув остатки своей злости, Константин вдруг решил, что больше ему здесь делать нечего. Он повернулся и вышел, громко, изо всех сил, громыхнув за спиной стальной дверью. Он услышал, как женщина охнула и ему показалось, что она рухнула на пол. Однако возвращаться не стал. Есть кому утешить!
Калюжный не стал вызывать лифт, а побежал вниз по лестнице. Ждать лифт и потом стоять в тесной кабинке он попросту не смог бы — ему необходимо было движение. Внутри клокотала злость, которая требовала выхода.
…Когда-то, кажется, весной 95-го, сползший с гор непроницаемый туман плотно окутал аэродром в ставшей в те времена для него и его товарищей едва ли не родной Ханкале. Полеты, естественно, отменили — какие тут могут быть полеты, если на добрый километр в высоту стояла непроницаемая молочно-белая пелена. Тут еще взлететь как-то можно, а уж приземлиться… Самоубийство! И Константин, пользуясь вынужденным бездельем, от нечего делать лежал в палатке и листал книжечку стихов Василия Ставицкого, называвшуюся «Тайны нашей души». Этот сборник как-то оставил ему тот же Мишка — «вот, мол, погляди, какие поэты в нашем ведомстве на Лубянке работают»… В поэзии Калюжный чувствовал себя полнейшим профаном, никогда специально стихов не читал, искренне не понимая, как на таковое занятие можно тратить время. И тогда, в палатке, он прочитывал, да и то, как говорится, по диагонали, лишь те, которые были помечены Мишкиной рукой, стараясь при этом понять, по какой причине Соломатов выделил именно данное стихотворение. Чаще не доходило…