До сих пор всякое воспоминание о тех днях, вызываемое разговорами, чтением, фильмами, потрясает меня до глубины души, воскрешает в памяти облик города-героя, образы его славных защитников.
Севастополь — самый светлый и сильный период моей жизни. После восьми месяцев кипучей жизни в нем, я попала в бездонную пропасть фашистских концлагерей.
Ночью 30-го июня 1942 года по распоряжению начальника госпиталя Блиндера медработники с группой легко раненых бойцов и командиров покинули госпиталь, располагавшийся в Новогеоргиевском монастыре. В нем остались только тяжелораненые с небольшим количеством обслуживающего медицинского персонала.
Мы направились к Херсонесскому маяку. Предполагалось, что туда подойдут катера, и раненые будут эвакуированы.
Долго ходили мы от бухты к бухте и, в конце концов, укрылись в нишах прибрежных скал. Восемь суток просидели мы, тщетно ожидая катеров. Положение сложилось так, что катера не пришли. На девятые сутки немцы захватили всех раненых и медперсонал в плен. Сразу, тут же у скал они начали свою фашистскую сортировку людских масс. Если какой-либо пленный казался им комиссаром, политруком или евреем, его расстреливали на месте. У каждого пленного отбирали всё, что он при себе имел: часы, брелки, кольца, деньги. Одежду и сапоги грубо стягивали, а людей, босых, в нижнем белье, в знойный июльский день погнали ускоренным маршем в Севастополь, уже превращенный в развалины.
Мы знали о жестокости фашистов, но то, с чем нам пришлось столкнуться буквально с первых минут плена, леденило кровь. Наши конвойные немцы всё время дико кричали, на каждом шагу били нас палками, ударяя по голове и лицу. Отстававших забивали до смерти.
Пригнали нас на окраину Севастополя в местечко Рудольф. Там немцами был создан лагерь. Он представлял такую картину: во дворе, обнесенном колючей проволокой, стояло два полуразрушенных здания. Несчетное количество людей, грязных, окровавленных, небритых и оборванных, бесцельно бродили в нем. Когда во двор привезли бочку воды, разыгралась ужасная сцена: фашисты стали избивать до полусмерти всех, кто потянулся к ней. ...
Потекли томительные дни, полные ужаса ожиданий. Голод, недостаток воды, недоброкачественная пища, которую организм не усваивал, — вызывали дистрофические расстройства. Все страдали поносами и отёками. Многие обессиленные не поднимались с земли и через несколько дней умирали.
Изредка наезжал какой-нибудь немецкий генерал со свитой, осматривал лагерь, произносил напыщенную речь о дисциплине, труде и уезжал. Положение же наше всё ухудшалось и ухудшалось.