Но чтобы дойти до такого душевного состояния, чтобы самому лично, без непосредственного воздействия, прославлять палача своей семьи... до вчерашнего я не мог этому поверить...
Бунжук, болгарин по национальности, был моим соседом по двору. При немцах он устроился заведующим хлебопекарным цехом: для бывшего рядового пекаря это неплохо, и был бы он безмятежно счастлив при богоданной ему власти, если бы его дочь, Елена Петровна, проживавшая по Малобазарной улице, не была замужем за евреем-крымчаком. Истекшим летом гестапо забрало для уничтожения полуеврейского сына Елены Петровны, Бориса шести лет. Матери, как обычно, было предоставлено право как арийке продолжать свою жизнь. Здоровая, цветущая, красивая женщина могла в дальнейшем, освободившись от позорной близости с мужем-евреем и сыном-полуевреем, связать свою судьбу с чистокровным арийцем, с представителем высшей расы и, будучи происхождением от племени, правительство которого дружит с Германией, жить беспечально, весело и в полном довольстве с любовником-немцем.
Советская женщина не пожелала учесть выгоды от своего нового положения и открывающиеся перед ней блестящие перспективы и умерла вместе со своим ребенком. ...
Бунжук лишился своей любимой дочери. При встрече со мною, в ответ на мой безмолвный вопрос, он заплакал...
Со смерти его дочери прошло несколько месяцев, а в квартире Бунжука продолжает висеть портрет «Гитлера-освободителя». Это, кстати сказать, первый случай и пока единственный, о котором я знаю ...
ГААРК, ф. П-156, оп.1, д.31, лл.56-150. Машинописная копия.
ИЗ ДНЕВНИКА ЖИТЕЛЬНИЦЫ Г. ЯЛТЫ О.И. ШАРГОРОДСКОЙ[89] — О РАСПРАВЕ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ОККУПАНТОВ С ЕВРЕЯМИ В ЯЛТЕ 10 ноября 1941 г. — 24 декабря 1942 г.
10.XI.1941 г. Сегодня третий день, как мы в руках фашистов. Шесть дней пробыли на окраине города, т.к. близ дороги находиться было опасно. Из дома страшно выходить. Идешь и стараешься ни на кого не глядеть. На окрик немецкого солдата нужно останавливаться. Ждешь чего-то нехорошего. Требует документ. На тебя смотрят злые недоверчивые глаза. Автомат наготове. На каждом перекрестке пулемет. Ловят молодых мужчин, куда-то уводят. Досадно за свою беспомощность. Как побитая собака идешь в свою конуру. В комнате все чужое, не находишь себе дела. Вокруг пусто, кушать нечего...
Изредка слышен далекий орудийный гул. Ловишь каждый звук. Сижу, пишу и боюсь, чтобы не вошли «арийцы» для расправы. Если услышу шаги, сожгу написанное.
Фред, измученный за эти дни, уснул как убитый. Муж, угнетенный происшедшим, безмолвствует. Не находишь темы для разговора. Удивляется, как я могу писать. Но это мое успокоение, и я хочу записать некоторые моменты. Уверена, что мой дневник когда-нибудь попадет в руки моих детей. Если меня убьют, его передадут мои соседи. Что-то будет с нами? Счастливы те, кто успел уехать и те, кто погиб в пучине морской. Им не придется переживать того, что ожидает нас.