Перед въездом в деревню Прошка остановился у озерца, где мы с Лаврентием, как могли и помогая друг другу, привели себя в порядок. Нет, от грязи на одежде хрен избавишься, но умылись и сапоги почистили.
Церковь деревянная, со множеством икон и зажженных свеч. Батюшка уже заканчивал читать молитву, к своему стыду, понятия не имею какую. Народу полно, но Мария Александровна из толпы выделялась – сразу видно, благородных кровей! Да и преобразилась она разительно – у знахарки обычной девушкой ходила, а тут настоящая леди. Спина прямая, взгляд грустный, но властность проглядывает. Или это из-за одежды? С ней никто нарядом сравниться не может, хотя крестьянки и разоделись по случаю похода в церковь. Девушка купила несколько свечей и пошла к каким-то иконам. Ставила свечи, крестилась и о чем-то шептала. Я не вслушивался, делал вид, что батюшку слушаю, но графиню из поля зрения не выпускал. У девушки явный жар, дорога ей на пользу не пошла. Сможет ли обратно добраться? Блин, и чего она в церковь отправилась? Но воспротивиться я не мог, не имею права, да и не послушалась бы она, а в лице Лаврентия еще бы и поддержку обрела. После причастия, а я тоже ложку сладкого кагора выпил, графиня захотела исповедаться. Вот не нравился мне ее настрой!
Вышел из церкви и к экипажу направился, где уже Прохор дремал на козлах.
– Табачку нет? – поинтересовался у нашего кучера.
– Только махорка, папиросы мне не по карману, да и не нравятся, – широко зевнув, ответил тот.
– Давай, – махнул я рукой.
Прошка слез, и мы с ним засмолили. Кучер парень неплохой, но выпить не дурак, да и простоват.
– Графиню-то нашу поставишь на ноги? – в очередной раз спросил он.
– Постараюсь, – потер я подбородок.
Пока так и не решился бриться: зеркало в доме есть, но перед ним никто не даст мне щетину сбривать, а смотреть в бочку с водой и махать ножом, как делает Лаврентий, опасаюсь. Да и ножик мой не для бритья, заточен он превосходно, за это время один раз подправил, но бриться будет неудобно.
– Иван! – раздался крик Лаврентия с крыльца церкви.
Бросив под ноги самокрутку, я побежал в сторону слуги графини, догадываясь, что случилось ужасное.
– С Машей беда! Ей плохо стало! – взволнованно проговорил Лаврентий, когда я оказался рядом.
– Догадался уже! Веди к ней!
Девушку отнесли в коморку батюшки сразу после исповеди, когда та, получая отпущение грехов, свалилась без чувств.
– И ведь грехи уже отпустил, перекрестил, – печально покачал головой батюшка, поглаживая висящий на рясе серебряный крест.
Молодой тут священнослужитель, мимоходом отметил я, склоняясь над телом девушки. Дышит хрипло, лоб горяченный. Но в лесу она полна сил была, что произошло? Тряска? Длинно и грязно выругался, а потом на батюшку оглянулся: