– Теперь ты видел всё, – с сарказмом выдавила Миа.
– У меня всё чаще возникает чувство, что я сплю, – прохрипел Нери, лукаво посмотрев на подругу. – Или что мы оба диссоциировали, как ты говорила.
– А, может быть, и вправду диссоциировали? – Миа скосила взгляд и одарила Нери таким неоднозначным взором, что у Кантаны засвербило под ложечкой от ревности.
– Не исключено, что диссоциировал я один, – Нери принялся подыгрывать ей, и Кантана поняла, что если это будет продолжаться дальше, она взорвётся, – а ты мне просто кажешься.
– Может, тогда это ты моя галлюцинация? – выпалила Миа.
– Не время для шуток! – услышала Кантана свой голос издалека, словно из другой Вселенной. – Прошу вас, ведите себя прилично.
– Прости, Кантана, – Нери робко обернулся.
– Элатар, уверен ли ты в своих словах? – переспросила жрица, и Кантана заметила, как по лицу Анацеа скользнула тень облегчения.
Элатар оглядел зал, будто спрашивая у присутствующих совета. Но никто, увы, не мог повлиять на его решение. Никто не рисковал поддержать безумную идею, противоречащую Устоям и Положениям, да и толкнуть на смерть не мог тоже. И лишь Кантана уже давно поняла, что желает видеть Элатара живым. Пусть даже с клеймом во лбу, но в реальном мире. Она не могла осуждать даже своего отца за побег от беременной матери. Даже в минуты, когда смотрела с высоты прожитых лет на свою несчастную судьбу, на которую обрёк её именно он. Кантана не испытывала к отцу ни негатива, ни презрения: родись она парнем – тоже отказалась бы от зверского обряда. Что может быть хуже, чем умереть у всех на виду, под тянущиеся, заунывные песнопения?!
Но ещё глупее и унизительнее умирать ради цели, которая прекрасно достижима и без жертвы.
– Я отказываюсь, – прогремел над залом уверенный голос Элатара. Звук набрал объём и, казалось, раздвинул стены помещения, озарив его солнечным светом. – Я готов к ссылке.
– Может быть, дать тебе время подумать? – переспросила жрица.
– И в третий раз я скажу то же самое, – буркнул Элатар. – Я не отдам свою жизнь.
– Так ты готов принять наказание Покровителей, Элатар? – с осуждением прогорланила жрица. – Оно будет жестоким.
– Даже если Покровители и следят за нами, они не наказывают, – возразил Элатар с твёрдостью в голосе. – Наказывают люди, за огрехи, придуманные ими же. Но чаще мы наказываем себя сами, и это – самая страшная кара.
Кантана не без любопытства посмотрела на мать. Нет, Анацеа не плакала. Даже не давала волю эмоциям: лишь сложила руки на груди и опустила голову. В глубине души Кантана надеялась, что и мать радуется произошедшему. Конечно, Анацеа никогда не признается в этом ни себе, ни другим, но, возможно, ей будет легче осознавать то, что сын жив.