Как в жизни. Иначе не возвысишься.
Палестинские полицейские, оцепив проем, перед штатскими стояли насмерть. Обеспечивали безопасность. В католической части к полуночи собралась вся дипломатическая шелупонь, приехавшая отметиться и засвидетельствовать. Пропускали и некоторых паломников, но не журналистов.
А кому нужны свидетели?
— Придется только на площади работать, раньше двух ночи в храм не пробьемся, — было обидно, что бюрократы опять путаются под ногами, прикрывшись, как обычно, вояками и ментами. И проплачивая их службу нашими же деньгами. Так устроен этот мир.
— Приедем еще раз днем и снимем, какие дела? — философски среагировал оператор. В своем оптимизме он был красив до безобразия. — Опять же, православное Рождество еще будет.
— Добавь еще третье, армянское…
— Вы что, русские? — вдруг как из-под земли радостно подошел к нам палестинский офицер.
Оказалось, что он учился где-то на Урале, на юридическом. И сегодня отвечает за безопасность туристов на площади перед Храмом рождения Христова.
— Так давайте заведу…
Так мы оказались в Храме. Высокий купол, заупокойный запах ладана, заставленная свечами икона Божьей Матери, представительные монахи-эллины. Они шли мимо, прямо в руки, поскольку места там немного, не разойтись.
И сладкий воздух праздника, густо приправленный благовониями, уже дурманил голову красивыми песнопениями, нисходящими сверху прямо в бездну притихших и потому умиротворенных до утра человеческих душ.
Ищущий — да обрящет.
— У меня еще никогда не брали интервью русские журналисты, — польщенно промолвил патриарх греческой православной церкви, по-мужски, щелчком, стряхнув над коленом расшитое золотом одеяние.
— Было бы здорово показать рядом с вами тот святой грот, где родился Спаситель, — проникновенно сказал я. И почувствовал себя фарисеем. — Но туда не пускают.
— Ну если не мешать паломникам…
Это была первая «русская» репортерская съемка в одном из самых святых для христиан месте. Прямо у вифлеемской звезды на месте купели, в гроте, густо обклеенном паломниками, медитирущими о духовной любви и плотском искуплении.
Но за стенами Храма все оставалось по-человечески, грешным.
Когда за полночь мы спустились по узкой улочке от площади вниз, то машины на месте не оказалось. И людей вокруг тоже. Тишина.
Почти темный город вокруг навеивал зябкую тоску реальности и суровой правды вполне земной, совсем не благословенной, жизни.
— Спокойно, все-таки рождественская ночь. Значит так, первая стадия — растерянность. Значит, присядем, — я прикурил от своего окурка, огляделся по сторонам и, бессильно посмотрев в лицо оператора, высказал в него все, что думаю о его матери и о ее местных сукиных детях. Это помогло, но не надолго.