Так устроена жизнь: кто-то крутит, а кого-то закручивают.
Отпуск я успел взять в последний момент после однообразных фрикций пяти персональных собраний об изгнании из комсомола за «политику». Перед приказом об отчислении из университета. Чудом.
Позже догнали еще раз, снова, уже перед лейтенантскими звездами и дипломом.
Но тогда, на втором курсе, мне было восемнадцать.
Замечательный возраст говорить то, что думаешь, не оглядываясь.
Никто в альма их матери не понял и не знал, что я отказался, уходя, сдать свой комсомольский билет и на заводе аккуратно платил членские взносы. Так и сказал на последнем собрании — Не вы меня принимали. И, если я враг, то с кем вы тогда останетесь?
Они и остались благополучно жить дальше. А я пошел…
Расплачиваться и платить взносы. Глупо, но принципиально.
Что было, то было.
Через год, чуть больше, к двадцатилетию, после завода, подошло время возвращаться в университет. Тот же самый. Как и я. У некоторых это на всю жизнь — возвращаться к тем же. Но тем же. И к тому же.
Во всех смыслах упорядоченного абсурда и беспорядочного правопорядка, который называется государством.
Что такое политика, в их понимании, и при чем здесь русские, евреи или белорусы мне совершенно не понятно и сегодня.
Сегодня я, вообще, понимаю меньше, чем в восемнадцать лет. Но уже не «заморачиваюсь».
А «политика» — это, видимо, расплата за генетическую еврейскую привычку спрашивать «почему?». И русскую, тоже генетическую, лично отвечать за всеобщее и вечное, как полярная звезда надежды, скотство власти.
Ребята из нашей бригады устроили мне тогда что-то вроде проводов и заодно день рождения. Они относились ко мне двояко: и с некой осторожностью, и бережно. Когда, вначале, я не успевал, потный, закручивать свои провода в большом железном ящике подстанций, они молча останавливали конвейер и ждали.
Но и косых взглядов или упреков не было. Догнал? Поехали дальше. Так, вместе, мы приехали к проводам и к моему двадцатилетию. Начали в рабочем общежитии, а потом у кого-то на квартире.
Молодые, а значит самоуверенные, мы с куцей, как зарплата, закуской быстро перебрали водяры, когда появились и девчонки.
Работяги позвонили своим знакомым — Приходи с подружкой. Они и пришли. А чего еще делать?
Тогда мы все любили друг друга. И даже накоротке — по взаимному влечению. Но бесплатно.
И, если не по любви, то обязательно по симпатии.
Так что секса в стране, в обмен на деньги, подарки или подношения, можно сказать, что не было. Но в остальном, его, бескорыстного, было даже больше, чем товаров в магазине.