Всего лишь промолчит, а, Сэт?.. Я вижу, ты задумался?
Да! Только по другому поводу.
Я сперва не понял, с чего это вдруг во мне возник мотив старой любимой песни, и только теперь уловил негромкое пение за окном…
Выскочил из чащи лесной петух, моя Адыиф,
конь отпрыгнул — ты упала, моя Адыиф!
Е-о-ой-и, е-о-ой, моя Адыиф,
конь отпрыгнул — ты разбилась, моя Адыиф…
В соседнем огороде, который очень хорошо видно из окна второго этажа, Тагангаш, младшая сестра моего друга, Пацана, собирала помидоры и тихонько напевала себе… Впрочем, себе ли?
Мне ее видно сбоку, над невысоким, подвязанным к колышку кустом нагнулась, так что ее роскошные волосы достали до стоящего рядом ведра с помидорами, вся в работу ушла. Но оклика моего словно ждала: стоило мне крикнуть ей, как огненные волосы взметнулись сперва сами, потом она их обеими руками откинула и выпрямилась уже ко мне лицом. Остроглазая, конопатая, скуластенькая, с оспинками на щеках — они у нее всегда словно присыпаны отрубями… Худющая, с такой талией, что не знаю, можно ли и впрямь обхватить ее двумя пальцами, но уж четырьмя на двух руках — тут и говорить нечего… куда ей, такой тонюсенькой, эта роскошная прическа?.. Но стоило ей слегка отставить ножку, ткнуть руку в бочок и царственно повести головой — и вся преобразилась… А представить, что уже взяла в руки свою любимую гармошку?
Если Тагангаш еще и с гармошкой — тут ей нет равных, уж поверьте!..
— Ты что пугаешь добрых людей? — негромко, низким своим, зычным голосом спрашивает сестра Пацана.
Я ложусь грудью на подоконник — чтобы в комнате было не очень слышно:
— Так уж тебя и испугаешь?
— Сердце готово выскочить!
— По-моему, оно уже выскочило!.. И лежит на тарелочке, которую только что принесла нам сюда Кызыу!
— Ах, вот ты о чем? — чуть небрежно говорит Тагангаш. — Плохой помидор, что ли?.. Может быть, он кому-то не нравится?
— Представь себе, что кому-то это может и точно не понравиться! — приподнимаю я палец.
— Ко-му-у? — тянет Тагангаш, и лицо у нее — сама независимость.
— Вот кому! — говорю я.
Приподнимаюсь с подоконника и начинаю покачивать перед собой согнутыми кулаками — кручу невидимую баранку, и, если у Тагангаш вид независимый, то у меня на лице появляется чуть ли не презрение — как у Пацана, у ее братика… С таким лицом сидит он всегда за рулем своей белой «Волги», когда везет в Москву помидоры.
Сперва Тагангаш небрежно вскидывает ладонь с растопыренными пальцами, и это можно понять: боялась я его, э?!
Но она его, по-моему, все-таки боится, своего брата-близнеца, который постоянно подчеркивает, что он старше, потому что родился вторым… У адыгов раньше считалось так: только старший может отправить младшего поглядеть, каков мир, где им суждено жить… Вот он и послал Тагангаш, и именно с тех пор, пожалуй, только тем и занимается, что придумывает для нее работу, и хлопоты, и всякого рода поручения, на которые он большой мастер.