Печальные мысли эти вконец одолели его. Он понурился, прикрыл глаза. Стужа и темень тяжким грузом ложились на плечи.
— В чем дело, что за волокита? — пробормотал он, нахмурясь, и поднял голову.
Время приема кончается, а в канцелярии ни души. Случалось ему являться сюда и по субботам, все равно он ждал регистрации не более часа. Что же стряслось? Уж не ушел ли дежурный домой раньше времени?! Значит, документ свой Минь просрочит на сутки, где потом взять свидетелей, что он являлся в срок?
Его заколотила дрожь. Он дернул головой, отгоняя прочь навязчивые кошмары.
— Нет!.. Нет, мне нечего бояться… За мною не числится ни малейшей вины!.. Ни малейшей…
* * *
Минь с явной неохотой сунул синюю книжицу во внутренний карман пиджака и вышел во двор. Но хотя ворота полицейского управления остались уже позади, сердце колотилось, не утихая. Что, если сзади его окликнут? Прикажут вернуться и снова торчать в темной выстуженной комнате…
Он едва не пустился бегом, но, поразмыслив, просто ускорил шаг: как бы не попасть на заметку «ищейкам»; того и гляди, шкуру спустят на допросе.
Зажглись уличные фонари. От столба до столба метров сто, не меньше, а граница светлого круга отстоит от столба самое большее метров на сорок. Свет, и без того неяркий, вдобавок еще застревает в черных лакированных колпаках, похожих на траурные шляпы, еле высвечивая у основанья столба пространство шириною в стол; но ветер и черные тени ветвей то и дело сужают его края.
Вдруг по улице прокатился размеренный многоголосый гул. На прядильной фабрике кончилась дневная смена. Изредка лишь в толпе слышался смех или веселый разговор. Их заглушал стук деревянных сандалий, шелест накидок и шляп из пальмового листа. Лица и силуэты казались унылыми серыми пятнами, словно это были не люди, а призраки, покинувшие мрачную глубину пещер, чтобы, держась друг за друга, отыскать наконец хоть на краю света сияющий день и бьющую ключом жизнь.
Минь, вздрогнув, остановился в волнении.
Он, пожалуй, впервые оказался в эту вечернюю пору на улице, и не просто на улице, а посреди шумной бурлящей толпы. Его властно влекли к себе шедшие мимо люди в синих робах, пропахших машинным маслом, в долгополых деревенских платьях, стянутых кушаками, и темных косынках. Они сливались в единый поток — стремительный и ритмичный. Вглядываясь в него, Минь увидел немало детей, ростом едва доходивших ему до плеч; на них тоже были рабочие робы, засаленные, прожженные шапки, и деревянные их сандалии также громыхали железными подковами. Маленькие, юркие, они умудрились опередить взрослых и выглядели не по годам деловитыми и серьезными. Следом шагали матери, давно уже переставшие следить за своим обличьем и платьем. Девушки несли в круглых плетенках чашки с палочками для еды, тащили под мышками куски досок, свернутую в рулоны бумагу, охапки хвороста.