Сегодня 1 июня 1980 года, воскресенье, по радио песни льются рекою, а я рисую Ваш портрет с газеты карандашом на ватмане. Нам не разрешается пользоваться красками, фломастерами, цветными пастами и т. д. Может, грех мне, заключенному, рисовать Ваш облик? Это Ваше согласие переписываться со мною вскружило мою голову. Бывают минуты, что порою хочется любой незнакомой женщине написать слова любви и ласки, сокровенных признаний, над чем естественно надсмеялись бы, посыпая клеймо тюрьмы перцем-солью. Ведь наши письма со штампами ПРОВЕРЕНО, как оплеванные заранее, ищут пути к адресату. Найдутся чистюли, которые, прочитав мой приговор, начнут плеваться и умываться. Поймите правильно, я никому никуда не хочу посылать свой приговор, разве только на тот свет взять его с собою в гроб!
Чувствуете ли Вы ко мне отвращение?
Мелентий Мелека
Письмо 21
Здравствуйте, Алтан Гэрэл!
Не беспокойтесь, что я нахватаюсь грубых и гадких слов, конечно, слышать приходится частенько, а иногда отвечать тем же, так устроена лагерная жизнь, иначе тебя задолбят, забьют, загрызут, зажуют и выплюнут, как окурок.
Может, пишу Вам корявыми словами, чисто по-крестьянски и не стараюсь приукрашивать свою речь, тем более набор слов-то убогий, как у первобытного человека, которые более выражались мимикою и жестами, чем речью человеческою. Вы, Алтан Гэрэл, очень и очень тяжелый человек для меня, простому мужику, преступнику трудновато понять Вас заочно, в письмах… Вы решили выкупить меня словесами, как я клюну на Вашу мякину? Считайте, что клюнул, еще чуть-чуть — и крючок проглочу с лескою, вот такой я, бестолочь. А Вы всегда разыгрываете комедии с мужчинами? Это Ваше хобби? Но если Вы действительно хотите иметь хоть какое-то представление о заключенных, теперь нас принято именовать осужденными, хотя от словесной смены нам не легче, что даже между нами, отбросами общества, на первом месте стоит закон справедливости, и только справедливости. Нам нельзя писать всей тюремной правды и кривды, даже о том, как нас кормят, какая любовь между нами и администрацией, ибо все это кончится бедою. Конечно, нас не кормят колбаскою, тушенкою и салом, а дают пшенку, перловку и овес, которые в —60 градусов мороза не греют, а тулупы носить не разрешается, чай же крепкий пили все великие люди. Что же они, по-Вашему, чифирили, что ли? Мы чай не жрем ведрами, где его столько набрать, если в месяц отсыпают всего 50 граммов.
Если Вас унижает или угнетает тюремная цензура, то не делайте мне одолжений, не пишите. Ведь миллионы людей переписываются через цензуру… нецензурно ее матеря. Закоренелые зэки обходят цензуру-дуру, как блохи сито. Но в самой тюрьме есть еще тюрьма, о ней и думать страшно. Посылаю это письмо нелегальным путем, чтобы предупредить Вас, что на нашу переписку в зоне обратили внимание. Учтите, что, увлекшись содержанием, могут перепутать конверты, бывают всякие недоразумения, письма бывают и не доходят до адресата.