Ребиш затопила печь. Пламя озарило лица. На стенах заиграли розовые блики.
— До дождей, сынок, я тебе и сапоги куплю. А о нас не думай. Есть у нас сапоги или нет — один черт. Главное у нас — это ты. Что же еще тебе сказать? Все, что в такой день положено говорить, ты и так знаешь. Знаешь и про то, что говорил Дурмуш-ага, Послушать его — так быть тебе у него подпаском. Помнишь, он сказал: "Все равно не станет человеком, хоть и будет учиться…" Так и сказал. А я, детка, верю в тебя. Учись, родной, трудись, не позорь нас, не дай, Ремзи, врагам нашим порадоваться. Ты, родненький, знаешь, как тяжело нам живется, всю нашу бедность, всю нужду знаешь.
Ребиш поставила перед ними похлебку и вздохнула:
— Доживем ли мы, Ремзи, до светлого дня?
Ремзи совсем не хотелось есть, но мать и отец пристально смотрели на него, и мальчик без всякого желания проглотил несколько ложек.
— Больше не хочешь? — спросил Камбер.
Ремзи покачал головой.
— Ну и ладно…
Ремзи поднялся. Мать с отцом стали помогать ему одеваться. Приближалась минута расставания. Натягивая длинные, до самых колен, черные носки, Ремзи с улыбкой поглядывал на родителей, вот-вот готовых заплакать. Камбер незаметно смахнул слезу. Он кусал губы, часто моргал, широко раскрывал глаза, но ничего не помогало — слезы снова и снова наполняли глаза.
Когда Ремзи оделся, было пять часов утра. Только начинало светать. Ремзи поцеловал матери руку. Они обнялись, и Ребиш дала волю слезам.
— Да откроет аллах перед тобой все дороги! Да вознаградит тебя за труды, — запричитала она, потом сунула в руки Ремзи сверток с едой.
— Счастливого тебе пути, сынок!
Камбер проводил сына до самой околицы, неся его ранец и сверток. У последних виноградников они остановились.
— Ну, с богом, сынок!.. — сказал Камбер. — Иди своей дорогой и ничего не бойся, родной. Помни, что я — с тобой!
Ремзи поцеловал отцу руку.
— Настанет день, родной, и ты забудешь все свои огорчения. Все, что тебе пришлось вытерпеть.
— Счастливо оставаться, отец!
— Всего тебе наилучшего, сынок, всего наилучшего! Не бойся! Скоро взойдет солнце. Ничего не бойся, я — с тобой!
Ремзи взял ранец, сверток с едой и двинулся в путь. Он чувствовал, что вот-вот расплачется, и поэтому шел не оглядываясь. Шел и думал о том, что позади, там, где кончаются виноградники, стоит отец и смотрит ему вслед. Ремзи с трудом поборол желание оглянуться. Но пройдя уже довольно далеко, не выдержал и оглянулся. Отец крикнул ему:
— Не бойся, Ремзи! Ничего не бойся! Иди, не останавливайся!
Голос отца был еле слышен. Часть слов развеял утренний ветер, но те, что донеслись, дошли до самого сердца.