Он посмотрел на свою новую куртку и штаны, приготовленные еще с вечера. Сшитые из домотканой материи, они лежали на табуретке, не обращая ни малейшего внимания на хозяина, которому так не терпелось поскорее их надеть. И грубые коричневые ботинки, решительно не желавшие блестеть при чахлом свете лампы, пребывали в таком же полнейшем равнодушии, словно давным-давно привыкли и к Ремзи, и к своему месту на полу. Под тиканье недавно купленного будильника изменившие вид комнаты новые вещи постепенно привыкали к выпавшей им доле. Приподнятость и праздничность, переполнявшие Ремзи, как будто разделились поровну между этими вещами, и они стали частичкой самого Ремзи. Купленные отцом на с трудом сэкономленные деньги, они представлялись Ремзи первыми товарищами на его новом пути. Ранец, старательно обернутые в бумагу книжки и тетрадки, карандаши, резинка… И у каждой вещи свой, присущий только ей запах. Эти запахи, привыкавшие к новому окружению и сами придававшие ему новизну, в сочетании с противоречивыми и восхитительными ощущениями утра рождали в Ремзи безумные и дерзкие надежды.
Перед Ремзи открывалась новая дорога. После окончания трехлетней сельской школы он записался в пятилетку, которая находилась в большом селе Кадыкёй. Сегодня, в первый день нового учебного года, Ремзи от волнения лишился сна. Он ждал.
Кто-то, тихо покашливая, бредет по улице. Это отец! Ремзи безошибочно узнает кашель отца, его шаркающую походку. Мальчик вскакивает с постели и бежит открывать дверь. Рука отца, поднявшаяся, чтобы постучать в дверь, повисла в воздухе. С улицы пахнуло свежестью. У отца поднят воротник латаного-перелатанного пиджака, он стоит, втянув голову в плечи. В зубах догорает цигарка.
— Ты уже проснулся, сынок?
Ремзи подкручивает фитиль в лампе. Камбер прикрывает дверь.
Просыпается Ребиш. Звенит будильник. Его звук так приятен Ремзи, что он смеется от удовольствия. Камбер нажимает кнопку, и будильник умолкает.
— Ты уже проснулся, сынок? — спросила Ребиш. Ремзи молча кивнул. Камбер обнял сына.
— Вот выучишься — в люди выйдешь. Доживет ли отец твой до тех дней, когда ты перестанешь батрачить и станешь настоящим эфенди? Если доживу, принесу предкам нашим в жертву петуха. Только бы дожить! Будем надеяться, сынок, что аллах не даст пропасть трудам твоим. А коли даст — я не буду считать его аллахом!
Глаза у Камбера наполнились слезами. Он поцеловал Ремзи.
— До Кадыкёя далеко, родной. Но что поделаешь! Если все будет благополучно, на следующий год куплю тебе ослика. Летом будешь за ним ухаживать, а зимой и в ненастье — в школу на нем ездить. Ну а в этом году стисни зубы. Знаю, нелегко тебе придется, но ты сам видишь, что другого выхода нет. Верно, родной?