— Все, родной, образуется, — негромко говорит Камбер.
Ремзи спит как убитый. Отец с матерью молча сидят у изголовья.
— Как же наш малыш устал! — говорит мать.
Отец прикладывает палец ко рту:
— Тише! Он спит…
2
— В этой деревне, отец, на нашу долю не хватает хлеба. Сколько лет мы здесь мучаемся, терпим притеснения, а толку нет. Что мы зарабатываем? И с каждым днем нам все труднее и труднее. Нищие мы, отец, нищие! Жизнь меняется, а ты будто ничего не видишь. Вот посмотри на детей Аджема. Ушли они отсюда в Адану и прекрасно живут. А мы как бедствовали здесь, так и бедствуем.
Кель Хасан уговаривает отца уехать. Мать, жена и дети Кель Хасана сидят у стены и прислушиваются к разговору. Кель Хасан показывает рукой на окруженный живой изгородью огород — десять шагов на двадцать — и продолжает:
— Вот и все наше богатство! Что у нас есть? Ровным счетом ничего. И никогда не будет. Кого же прокормит этот клочок земли? Вот вырастут дети, отец, потому что дети не могут не расти, а что их ждет, нищих? Говорят, сыновья Аджема каждый божий день работают, а детей в школу отдали. А у моих, несчастных, штанов нет, с голым задом ходят, босые… Неужели, отец, ты хочешь, чтобы и они работали на чужих, чтобы в пастухи пошли, в возницы или навоз в корзинах таскали?
Отец, щурясь, смотрит на сына, слушает.
— Если так уж тебе приспичило, — говорит он наконец, — уезжай. Никто тебя не держит. Уезжай. А я с места не сдвинусь. Я привык к деревне — вот тебе мой ответ. Нет мне без нее жизни. А ты уезжай. Счастливого пути!
— Земля теперь, отец, не та, что прежде. Ей не прокормить нас. Раньше нас было трое: ты, я да мать. Теперь у меня жена и дети. Лучше бы им не родиться! Работая всего три месяца в году, семью не прокормишь. Нужна постоянная работа. А в деревне где ее возьмешь? Сейчас Хасан-ага купил машины, а на будущий год и другие хозяева их купят. Что тогда с нами будет? Хозяева теперь не те, что раньше, не та земля, не та деревня, отец. Настали новые времена. Народ тянется в город, на фабрики, на заводы.
Держась за поясницу, отец медленно поднялся и пошел в огород.
— Это ты верно говоришь, нынешнее время — не прежнее. Словом, раз хочешь — уезжай. Бросай отца с матерью и уезжай. Оставь их без куска хлеба. Для того ли я растил тебя, сукин ты сын? Ясно: кому мы такие нужны? Кому нужны старые, немощные? Уезжай, сынок, уезжай! Скатертью дорога! Бери жену и детей и езжай! Пусть твои старики с голоду помирают!
— Зачем ты так говоришь, отец? Пока я жив, я буду о вас заботиться, не брошу в беде. Да ты и сам это знаешь. Еще как знаешь, а все равно свое твердишь. Ты посмотри, отец, на этих малышей. Неужели тебе их не жаль? Они, отец, голодные, разутые, раздетые. У человека должно быть достоинство. А ты глянь на Сэло. У него зад голый. Какое с голым задом достоинство?! Жалко детей, ей-богу, жалко. Мне уже тридцать пять, а кто со мной считается в этой деревне? И детей моих ждет такая же участь. В городе они по крайней мере выучатся и, глядишь, заживут безбедно. А здесь все мы сгинем, и они сгинут, ей-богу сгинут. Это уж точно. Не знаю, как отблагодарить аллаха за то, что он создал нас рабами и оставил на чужой земле, за то, что он создал нас крестьянами?! И кто, черт побери, придумал это слово — крестьянин? Нет никаких крестьян, есть рабы! Так хоть ты не казни нас, отец. Давай уедем! Сыновья Аджема…