— Пошли нам аллах побольше добрых людей! Если мир еще не рухнул, то лишь благодаря им.
— Оно верно.
— Я пойду, Ибрагим-ага. Надо попрощаться с друзьями. Люди смертны — не успеешь оглянуться, а человека нету. Вечером зайду. А пока до свидания!
— Счастливо тебе, сынок!
Хасан спустился с лестницы.
— Значит, завтра уезжаете? — обратилась к нему жена Ибрагима.
— Да, завтра.
— Счастливого вам пути! Передай жене, чтобы зашла к нам.
— Хорошо, сестра. Она и так зашла бы попрощаться. Но я, конечно, передам. До свидания, сестра!
— Всего лучшего, Хасан!
Как только вещи были собраны, Кель Хасан и его жена Хатидже, взяв с собой детей, пошли прощаться с соседями. Когда они пришли к Длинному Махмуду, уже заметно стемнело.
— Очень даже правильно поступаете, — сказал Махмуд. — Придет день, и в нашей Енидже никого не останется.
— Другого выхода, дядя Махмуд, у нас нет, — ответил Кель Хасан. — Сам знаешь, как мы живем. Раньше еще куда ни шло, а нынче хуже некуда. Не о себе пекусь, о детях. Там хоть ремеслу какому-нибудь выучатся и в люди выйдут. А здесь что? Только рабство и нищета! Сыновья Аджема припеваючи живут. Даже их дети работают. Посмотрел бы ты, как они одеваться стали — настоящие эфенди.
На следующий день на рассвете Кель Хасан навьючил на лошадь тюки с постелями, жена взвалила на спину мешок с посудой, старший сын, Селяхаттин, усадил себе на плечи младшего, а сам Кель Хасан нёс мешок со всем прочим имуществом. Мать Кель Хасана проводила их до околицы. В это время шел в школу Ремзи. Он остановился, поглядел им вслед. "Уходят", — сообразил он, а потом вдруг подумал, что и им когда-нибудь придется вот так же уйти из деревни.
Долго стояла на дороге мать Хасана и, покачивая головой, смотрела, как в предрассветных сумерках исчезают ее дети и внуки.
— Ох, Хасан, ох! Родимый ты мой! — плакала и причитала убитая горем женщина. — Уехали, уехали, родненькие мои, уехали.
Еле держась на ногах, она вернулась в деревню. Плакать она уже не могла, выплакала все слезы. Пока шла, разговаривала сама с собой. Дома муж сидел на постели и свертывал цигарку, стараясь ничем не выдать своего горя.
Женщина остановилась в дверях.
— Уехал мой Хасан, — прошептала она и разрыдалась.
Потом долго глядела на опустевшую комнату, словно искала внучат, невестку, Хасана…
— Уехали… Кто знает, доведется ли еще свидеться. Вот так, взяли и уехали.
В глазах старика появился влажный блеск.
— Доброго пути!.. — с трудом проговорил он, и слезы сами потекли из глаз. — Кто мог подумать, что наш Хасан так быстро вырастет, обзаведется семьей и покинет нас? Ведь еще недавно он был совсем мальчишкой. Помнишь, я говорил: "Эй, Мустафа, придет день, и он вырастет, но доживешь ли ты до этого?" Уж больно мал он был тогда. Я его, бывало, спрашивают: "Сынок Хасан, как кричит сова?" А он мне так смешно: "Гу-у-ук!"…